Айсберг

— А вот ты и Мэтт, — снова заговорил Бенни, — вы еще молоды…

Про себя она завершила его недосказанную фразу: «У вас еще могут быть дети».

— Вы были отличной парой, — продолжил он, стряхивая снег с сапог. — Пришло время кому-то из вас вспомнить об этом.

Дженни по-прежнему смотрела в окно.

— Я всегда об этом помню, — прошептала она скорее для себя, чем для собеседника.

Она познакомилась с Мэтью при расследовании дела о браконьерстве в Брукс-Рейндж. Конфликт разгорелся вокруг федеральных законов о природоохране и прав эскимосов добывать себе пищу, охотясь на территории заповедника. Мэтт сначала представлял интересы государства, но, увидев, с каким трудом коренным жителям приходилось бороться за существование, стал их ярым защитником. Его способность увидеть за сухими строчками официальных бумаг реальных людей и вникнуть в их судьбы, столь редкая среди чиновников, поразила ее до глубины души.

Совместная работа над новым законодательством сблизила их. Сначала они искали любого официального повода для встреч, а потом поняли, что скрывать свои чувства бессмысленно. Через год они поженились. Семья Дженни не сразу приняла Мэтью, «белого человека», в свое окружение, но со временем он смог завоевать сердца ее родственников — даже отца — своим обаянием, общительностью и огромным терпением.

Бенни осторожно промолвил:

— Тогда еще не поздно, Джен.

Она некоторое время задумчиво смотрела в окно, а потом повернулась к нему.

— Иногда уже слишком поздно. Есть вещи, которые простить нельзя.

Бенни посмотрел ей прямо в глаза:

— Это был несчастный случай, Джен, и в душе ты понимаешь это.

Волна гнева снова нахлынула на нее. Дженни сжала кулаки.

— В тот день он выпивал.

— Но пьян-то не был?

— Какая, к черту, разница! Даже капля алкоголя… — Ее начало трясти. — Он должен был присматривать за Тайлером, а не пить! Если бы он не…

Бенни резко прервал ее:

— Джен, я знаю, как ты относишься к алкоголю. Черт побери, мы с тобой достаточно долго проработали в Фэрбенксе. Я знаю, что сделал алкоголь с твоим народом. С твоим отцом, наконец.

Это был удар ниже пояса.

— Бенни, ты зарываешься.

— Кто-то должен сказать всю правду. Я видел, в каком состоянии твоего отца доставили в полицейский участок. Я знаю! Твоя мать погибла в автокатастрофе, потому что твой отец был пьян.

Она отвернулась, понимая, что Бенни прав. Ей в то время было шестнадцать. «Клинический алкоголизм» — так звучал диагноз на медицинском жаргоне. Эта болезнь, как проклятие, преследовала целые поколения инуитов. Насилие, самоубийства, несчастные случаи, жестокие семейные ссоры, неудачные роды, дети, рождавшиеся калеками, — все это было следствием алкогольной зависимости. Будучи шерифом, Дженни сталкивалась со случаями, когда вымирали целые поселения ее соплеменников. «И все из-за проклятого алкоголя!» Ее собственная семья не избежала этой участи.

«Сначала мать, затем — сын».

— Твой отец целый год просидел в тюрьме, — продолжал Бенни. — Потом он вступил в Общество анонимных алкоголиков и больше никогда уже не притрагивался к бутылке — вернулся к старому образу жизни, где и нашел покой.

— Неважно. Я… Я все равно не могу простить его.

— Кого? — Голос Бенни звучал жестче. — Мэтью или отца?

Дженни резко развернулась, сжимая кулаки. Казалось, еще немного — и она ударит его.

Бенни не сдвинулся с места.

— Что случилось, то случилось. Неважно, был тогда Мэтт трезвым или пьяным, Тайлера уже не вернешь.

Его откровенные слова полоснули ее, как ножом. Старые раны полностью не заживали никогда — они оставляли в душе и на теле глубокие шрамы. Но именно они помогали ей пережить страшную трагедию. От нестерпимой боли на ее глаза навернулись слезы.

Бенни сделал шаг вперед и обнял ее. Дженни бессильно обвисла в его руках. Она хотела опровергнуть его слова, наброситься на него с обвинениями в бездушии, но сердцем понимала, что он прав. Смогла ли она по-настоящему простить своего отца? Насколько гнев стал частью ее души? Она решила стать шерифом, пытаясь навести порядок в своей жизни после всего, что с ней произошло. Служба в полиции привлекала ее своей размеренностью и определенностью. Там все решали закон, правила и установленные процедуры, а наказание измерялось временны? ми рамками — один год, пять, десять лет. С отбыванием срока прощалась и вина. Но как быть с душевными ранами? Их глубину измерить невозможно.