Честь семьи Лоренцони

Благодаря тому, что отчет был составлен в хронологическом порядке, ему также удалось проследить предполагаемый обратный путь Роберто, который он мысленно нарисовал: Польша, Чехословакия, Австрия и, наконец, Италия, где он заправился на пятьдесят тысяч лир в Тарвизио. Потом, за три дня до похищения, Роберто перестал пользоваться карточками, если не считать трех сотен лир, истраченных в аптеке около дома.

– Ну, и что вы думаете? – поинтересовался Брунетти у синьорины Элеттры.

– Признаться, он мне не очень-то симпатичен, – холодно бросила она.

– Почему, интересно?

– Потому что мне никогда не нравились мужчины, которые не платят по счетам.

– А он что, разве не платил?

Перелистав отчет, она вернулась к первойстранице и ткнула пальцем в третью строчку, где было указано имя плательщика по всем счетам. «Корпорация Лоренцони».

– Стало быть, это корпоративная карточка.

– Для корпоративных расходов? Брунетти кивнул.

– По крайней мере, мне так кажется.

– Тогда это что? – спросила она, указывая на счет в два миллиона семьсот тысяч лир из ателье мужской одежды в Милане. – Или вот это? Шикарная дорожная сумка за семьсот тысяч лир от «Боттега Венета».

– Но ведь это компания его отца, – попробовал возразить Брунетти.

Синьорина презрительно пожала плечами.

Брунетти был слегка озадачен; признаться, он и не думал, что синьорина Элеттра, женщина, как ему казалось, современная, без особых предрассудков, сочтет поведение Роберто предосудительным.

– Вы что, не любите богачей? – спросил он. – В этом все дело?

Она решительно покачала головой:

– Нет, дело вовсе не в этом. Просто меня тошнит от избалованных пустоголовых молокососов, которые проматывают папенькины денежки на шлюх. – Она подтолкнула бумаги в сторону Брунетти и отвернулась к своему компьютеру.

– Даже если этого «молокососа» убили?

– Это ничего не меняет, Dottore.

Брунетти был не в силах скрыть своего удивления и даже разочарования; он быстро собрал бумаги и вышел из приемной.

В аптеке он узнал, что рецепт, по которому Роберто покупал лекарства, был выписан их семейным врачом. Вне всякого сомнения, тот, как мог, пытался помочь мальчишке справиться с его слабостью и недомоганием. Никто в аптеке Роберто не запомнил; они даже не запомнили, кто именно приготовлял лекарство по рецепту.

Чувствуя, что зашел в тупик, сознавая только, что что-то тут неладно – и с самим похищением, и с семейством Лоренцони в целом, Брунетти решил еще раз воспользоваться связями своего могущественного тестя и позвонил графу Орацио. На этот раз трубку взял сам граф.

– Это я, – сказал Брунетти.

– Да, я понял. В чем дело? – спросил граф.

– Я тут подумал, не слышали ли вы чего-нибудь новенького о Лоренцони со времени нашей последней встречи?

– Да, я разговаривал кое с кем из моих знакомых. Говорят, его мать в ужасном состоянии, – сказал граф.

Из чьих-нибудь других уст это прозвучало бы как самая обычная сплетня, но граф просто констатировал факт.

– Да, я в курсе. Я видел ее.

– Мне очень жаль, – вздохнул граф, а затем добавил: – Она была восхитительная женщина. Я знаю ее тысячу лет, с тех пор, когда она еще не была замужем. Она была жизнерадостной, активной, веселой и… потрясающе красивой.

Удивляясь самому себе, что из-за нелепого предрассудка, связанного с их титулом и богатством, ему до сих пор не приходило в голову расспросить графа или Паолу об истории их семьи, Брунетти спросил:

– А его вы тоже давно знаете?

– Нет, я познакомился с ним только после того, как она вышла замуж.

– А мне всегда казалось, что с Лоренцони знакомы все.

Граф тяжело вздохнул.

– В чем дело? – спросил Брунетти,

– Это был отец Лудовико. Это он выдал евреев немцам.

– Да, знаю.

– Все знали, только доказать никто ничего не мог, так что, когда война закончилась, ему все сошло с рук. Но никто из нас не хотел с ним разговаривать. Даже его братья не хотели иметь с ним ничего общего.

– А Лудовико?

– Всю войну он прожил у родственников, в Швейцарии. Тогда он был еще малышом.

– А после войны?

– После войны? Его отец долго не протянул. Лудовико не пришлось с ним свидеться; он вернулся в Венецию только после его смерти. В наследство ему досталось немного: только титул да старый палаццо. Приехав, он сразу же помирился со своими родственниками. Даже тогда у всех создавалось такое впечатление, что он только и мечтал о том, как стать знаменитым, чтобы его имя было у всех на устах; чтобы навсегда стереть из памяти людей воспоминания о его отце.