Честь семьи Лоренцони

– Мне?

– Да, и сержанту Вьянелло, и Пучетти, еще букет роз ребятам из охраны.

– А женщинам из Иностранного отдела? – спросил Брунетти, удивляясь про себя, что, заказывая цветы, синьорина подумала только о мужчинах.

– Нет, – отрезала она, – последние два месяца им и так доставляют их дважды в неделю. – Покончив с цветами, она снова повернулась к нему. – Ну-с, куда вам их поставить? – осведомилась она, водружая вазу на край стола. – Сюда?

– Нет, пожалуй, лучше на подоконник.

Она послушно перенесла вазу и поставила на подоконник центрального окна.

– Сюда? – Она обернулась, чтобы проследить за его реакцией.

– Да, – ответил он, и его лицо озарилось улыбкой. – До чего же они хороши, синьорина. Огромное вам спасибо.

– Я рада, что они вам нравятся, Dottore, – ответила она и улыбнулась ему в ответ.

Брунетти прошел обратно к столу и хотел было сунуть результаты анализов в папку, но вдруг что-то остановило его, и он, разгладив их рукой, углубился в чтение. Но вскоре понял, что теряет время даром, поскольку это был ряд каких-то названий и цифр. Названия ему ничего не говорили; цифры с таким же успехом могли быть результатами соревнований по крикету или ценами на Токийской бирже. Сначала его охватило отчаяние; но прежде, чем он успел швырнуть бумаги в мусорную корзину, его вдруг осенило, и он, сняв трубку, набрал номер телефона Серджио.

После того как он добрых десять минут беседовал с Марией Грацией, уверяя ее, что они непременно будут к ужину в пятницу вечером, он попросил к телефону брата, который уже вернулся домой из лаборатории. Брунетти, которого порядком утомила учтиво-бессмысленная болтовня с невесткой, набросился на Серджио без всяких предисловий:

– Серджио, ты хорошо разбираешься в лабораторных анализах? Можешь объяснить мне, что означают результаты?

Серджио по-своему понял встревоженный тон брата и поэтому воздержался от расспросов.

– По большей части, да. Диктуй.

– Так… Глюкоза – семьдесят пять.

– Это уровень сахара в крови. Чтобы проверить, нет ли у тебя диабета. Семьдесят пять – это норма.

– Триглицериды. По-моему, две целых пять десятых.

– Уровень холестерина. Немного высоковат, но, в общем, ничего страшного.

– Лимфоциты… Одна тысяча.

– Что?!

Брунетти повторил значение.

– Ты в этом уверен? – выдавил Серджио.

Брунетти еще раз внимательно изучил показатели лимфоцитов.

– Да, тысяча.

– М-м… В это трудно поверить. Ты себя хорошо чувствуешь? Голова не кружится? – В голосе брата послышалось неподдельное волнение.

– Чего?

– Когда тебя обследовали в последний раз?

– Что? Нет, нет, это не мои анализы. Это… другого человека.

– О, слава богу. – Серджио облегченно вздохнул. Немного помедлив, он собрался с мыслями и спросил: – Что-нибудь еще?

– Нет, ты сначала скажи мне, что это значит, – настойчиво попросил Брунетти, встревоженный реакцией брата.

– Не могу ничего сказать; по крайней мере до тех пор, пока не буду знать о других показателях.

Брунетти зачитал ему оставшиеся показатели.

– Это все.

– Еще что-нибудь есть?

– Там, внизу, приписка, что… «снижена функция селезенки». И что-то еще о… – Брунетти замолчал, вглядываясь в каракули доктора, – что-то похожее на… «стекловидное тело», или «мембраны», не могу разобрать.

Серджио долго молчал; наконец он спросил:

– Сколько лет было этому человеку?

– Двадцать один, – до Брунетти не сразу дошел смысл вопроса, – послушай, почему ты сказал «было»?

– Потому что тот, у кого такие показатели, не жилец.

– Показатели чего?

– Он курил? – ответил Серджио вопросом на вопрос.

Брунетти вспомнил слова Франчески о том, что «Роберто был хуже любого американца» в том плане, что не выносил табачного дыма.

– Нет.

– Пил?

– Серджио, о чем ты? Все пьют.

– Не прикидывайся идиотом, Гвидо, – неожиданно вскипел Серджио, – ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Он много пил?

– Пожалуй, больше, чем следовало бы.

– Какие-нибудь заболевания?

– Нет, по крайней мере мне об этом ничего не известно. Если не считать последних двух недель до смерти, он был абсолютно здоров; в общем, ни на что не жаловался.

– Отчего же он тогда умер?

– От выстрела в затылок.

– Он был жив, когда его застрелили? – спросил Серджио.