– Корни пытались меня схватить.
Коуве поднял ладонь кверху, и тонкие нити оплели его пальцы, словно щупальца. Профессор брезгливо отдернул руку.
Нату приходилось встречать, как разные растения Амазонии реагируют на прикосновение: свертывают тронутые листья, выстреливают семенами-летучками, закрывают цветы… Однако увиденное здесь казалось непривычно зловещим.
Нат шарил фонариком по тропинке. Дакии опередил их, углубившись на несколько ярдов в проход. Ему приходилось подгонять остальных, чтобы не отставали. Поравнявшись с туземцем, Нат стал рассматривать корни, которые вдруг взялись множиться, ветвиться и переплетаться во всех направлениях. На протяжении туннелей то тут, то там начали попадаться отверстия, ведущие в крошечные камеры, где корни разрастались клубком, пронизанным нитевидными выростами-волосками. Эти каморки напомнили Нату азотсодержащие клубеньки, служащие многим растениям источником дополнительного питания.
Дакии остановился напротив одной такой ниши. Нат осветил ее фонарем. Что-то застряло там, в неряшливой клети, свитой из корней и их щупальцевидных отростков. Нат подался вперед – рассмотреть поближе. Несколько волосков тут же выгнулись ему навстречу, вертясь и ощупывая окрестности, словно тараканьи усы.
Натан отстранился. Внутри корневого кома, спеленатая, как муха в паучьем коконе, висела большая летучая мышь – крылан.
Зрелище не из приятных.
Коуве сунулся посмотреть вслед за ним и наморщил нос.
– Оно питается мышью?
– Не думаю, – произнес голос Анны из-за спины. – Пойдемте, кое-что покажу.
Они повернулись. Анна присела у другой ниши, даже больше прежней, но точно так же оплетенной корнями.
Нат заглянул туда с фонарем. Среди корней покоилась большая пегая кошка.
– Пума, – произнес Коуве над ухом.
– Смотрите, – сказала Анна.
Они уставились на зверя, не зная, чего ожидать. Вдруг пума пошевелилась – ее грудная клетка поднялась и опала на выдохе. Движение показалось Нату неестественным, скорее механическим. Анна повернулась к товарищам.
– Она живая.
– Не понимаю, – произнес Нат.
– Можно посветить?
Анна протянула руку.
Нат передал ей фонарик. Антрополог быстро проверила содержимое остальных ниш, в том числе и в соседних ответвлениях туннеля. В итоге подборка животных оказалась весьма впечатляющей: оцелот, тукан, мармозетка, тамарин, муравьед, даже несколько змей и ящериц и, как ни странно, форель. Все они, подобно пуме, дышали или подавали другие признаки жизни, включая рыбу, подрагивающую жабрами.
– Они здесь поодиночке, – заметила Анна, оглядывая лабиринт коридоров сияющими глазами. – И живые. У них что-то вроде анабиоза.
– К чему вы клоните?
Анна обернулась.
– Мы находимся в своеобразной биокладовой, библиотеке генетического кода. Мне видится, здесь Ягга и берет материал для фабрикации прионов.
Нат повернулся кругом, озираясь на извилины и перекрестки ходов. Мысль казалась настолько фантастичной, что не умещалась в голове. Дерево копило и держало здесь животных, училось на них, чтобы потом выработать соответствующий прион и контролировать вид с его помощью. Живая, дышащая лаборатория.
Коуве вцепился Нату в плечо.
– Твой отец.
Нат обернулся в недоумении.
– А при чем здесь…
И замер, как молнией пораженный. Да, его отца принесли в жертву дереву, но не зарыли в землю – осознал Нат, еле держась на ногах от потрясения. Нет, его превратили в придаток этой жуткой лаборатории!
– Светлая кожа и манеры чужестранца делали твоего отца уникальным в глазах бан-али, – вполголоса произнес Коуве. – Ни они, ни Ягга не хотели потерять его генетическое наследие.
Нат обратился к Дакии. От волнения он едва сумел выдавить пару слов.
– Мой… мой отец. Ты знаешь, где он?
Дакии кивнул и воздел руки.
– Он служить корню.
– Да, но где именно? – Нат ткнул в первую попавшуюся нишу с висящим там черным ленивцем. – В каком месте?
Дакии наморщил лоб и завертелся на месте, пытаясь сориентироваться.
Нат затаил дыхание. Здесь должны быть сотни туннелей, тысячи ниш. В такой спешке обыскать их все не удастся. Но мог ли он уйти, зная, что отец где-то рядом?
Вдруг индеец выбрал один из туннелей и уверенно зашагал по нему, зовя за собой остальных. Те бросились следом, продвигаясь все глубже под землю, в хитросплетение галерей и ходов. Каждый вздох давался Нату все тяжелее – не от тошнотворного запаха, источаемого древом, а от гнетущей тревоги. Пускаясь в путь, он ни минуты не верил в то, что отец может быть жив. Зато теперь Нат брел, сам не свой от волнения, то загораясь надеждой, то впадая в уныние. Что-то он отыщет?