Карта Хаоса

– Не, не притворяется! Маятник! Я качал булавой и его загипнотизировал! Нам повезло! Давайте, хозяйка! Спрашивайте скорее, пока контора вопросов не считает!

– Кто должен погибнуть и не выбраться?

Хмырь ответил не сразу. Казалось, вопрос пробивается сквозь толстый слой песка. Наконец он разжал челюсти и произнес картонным голосом:

– Златокрылые прорвались в Х-х-хаос. Им оттуда не выбраться. Но мы должны найти то, что ищем, первыми!

– Что вы ищете? – вновь спросила Ирка, надеясь на удачу.

Но, увы! Удача, как это уже случалось, повернулась к ней сутулыми лопатками.

– Кто найдет: уз-знает. Другие – нет. Кто будет разнюх-хивать – тому с-смерть! – повторил хмырь.

Внезапно он вздрогнул и бодро, как пружина, вскочил, оттолкнувшись от асфальта ладонями. Глаза перестали быть бараньими. В них запылала обычная безадресная хмыриная ненависть.

Антигон развернул его за плечи и, не удержавшись, пинком столкнул в сток. Оттуда донеслась грязная ругань, стихшая только, когда кикимор швырнул следом подвернувшийся ему под руку кирпич. Лишь этот довод показался хмырю веским.

– Каждому уровню восприятия соответствуют свои аргументы, – задумчиво, точно проверяя эту истину на прочность, озвучила Ирка.

Она стояла на краю стока и слушала, как удаляется хмырь.

* * *

Люди творческих профессий обычно делятся на две большие группы. На тех, кто работает запойно, и на тех, кто работает ежедневно. Первых обычно считают внебрачными детьми муз, лишь для маскировки имеющими общегражданский паспорт, а вторых осуждают, как напрочь лишенных всяческого дара. Еще бы, где это видано, чтобы вдохновение приходило каждый день в одно и то же время и, оставляя в прихожей зонтик и ботинки, робко садилось на стульчик. Куда проще ожидать такого постоянства от насморочной и болтливой тетушки Графомании.

Поначалу Эссиорх причислял себя к первой группе и, нацепив на спиннинг морковку, терпеливо отлавливал Пегаса. Однако Пегас ловился как-то очень нерегулярно, и мало-помалу Эссиорх стал сторонником каждодневных последовательных и ровных усилий.

Всю зиму и начало весны он старался рисовать ежедневно, тем более что сезон был не байкерский, и мотоцикл стоял у него в комнате, постепенно завешиваясь всевозможной одеждой.

– Талант у меня маленький, и если я не буду раздувать его искру каждый день, он того и гляди погаснет, – сказал он как-то Корнелию.

Трезвое суждение о себе – единственная основа внутреннего роста. Его стартовая площадка. Другой нет и не будет. Чтобы вытащить из грязи увязшую машину, необходимо поставить домкрат на что-то твердое и незыблемое.

Корнелию тоже были известны эти азы. Он зевнул и, присев на корточки, почесал спину о ручку балконной двери. Племянник Троила вечно изобретал нестандартные движения. А сейчас у него к тому же зудели лопатки. Порой пытались прорезаться крылья, а летать в человеческом мире было особенно негде. Не над Москвой же, путаясь в электрических проводах.

– Искру таланта раздуваешь? Га-га! А ты бензинчику в него плесни! Вообрази себя, к примеру, безнадежно влюбленным, непонятым или там всеми покинутым. Кто-то мне говорил, что саможаление очень помогает творческому копушеству, – посоветовал Корнелий.

Эссиорх подошел к боксерской груше и несколько раз без силы клюнул ее левой рукой. Костяшки на руках у него были сбиты. Чаще всего это случалось, когда руки увлажнялись под защитными бинтами, а удары приходились вскользь.

– Я плохой страж, неважный художник и посредственный мотоциклист. Я пытаюсь быть всем сразу, но у меня получается быть только последовательным неудачником.

– Не скромничай! Мотоциклист-то ты не посредственный! – обнадежил его Корнелий.

– Ты просто не видел других. Слишком много талантов – почерк дилетанта. Кареглазов, к примеру, даже акварелей теперь не пишет, говоря, что нельзя размывать талант. А ведь чувство цвета у него прекрасное. Я по старым его работам это знаю.

– Ну-ну, – заявил Корнелий. – Не надо уныния! На то и правила, чтобы превращать их в сплошные исключения! Я вот, например, красив и умен. И флейту выхватываю так быстро, что потом совершенно не знаю, что с ней делать. Хорошо еще, если суккуб какой попадется.

Когда Ирка, прихрамывая, всё же добралась до Эссиорха, Корнелий где-то пропадал. Эссиорх же сдвигал к окну мольберт, ловя освещение. Ирка могла часами сидеть рядом и смотреть, как он рисует. Порой она и сама бралась за кисти, но у нее не хватало терпения.