Вечность на двоих

— Кто такой Бине?

— Вы его не знаете?

— Понятия не имею.

— А он вас знает, и даже очень близко. Он должен поговорить с вами лично и как можно скорее. Он говорит, что должен сообщить что-то страшно важное. Судя по его настойчивости, это в самом деле серьезно.

Адамберг недоуменно взглянул на Вейренка и знаком попросил его записать телефон.

— Наберите мне этого Бине.

Вейренк набрал номер и приложил трубку к уху комиссара. Они как раз выезжали из пробки.

— Бине?

— Тебя днем с огнем не найдешь, Беарнец.

Звучный голос заполнил салон машины, и Вейренк удивленно вскинул брови.

— Это вас, Вейренк? — тихо спросил Адамберг.

— Понятия не имею, кто это, — прошептал тот, помотав головой.

Комиссар нахмурился:

— Вы кто такой, Бине?

— Бине, Робер Бине. Ты что, не помнишь, черт возьми?

— Нет, прошу прощения.

— Черт. Кафе в Аронкуре.

— Все, Робер, дошло. Как ты нашел мою фамилию?

— В гостинице «Петух», это Анжельбер сообразил. Он решил, что надо побыстрее все тебе рассказать. И мы тоже так решили. Разве что тебе это неинтересно, — внезапно напрягся он.

Отход на заранее подготовленные позиции — нормандец мгновенно свернулся, как улитка, которую тронули за рожки.

— Напротив, Робер. Что случилось?

— Тут еще один обнаружился. И раз ты допер, что дело пахнет керосином, мы решили, что ты должен знать.

— Еще один кто?

— Его убили тем же способом в лесу Шан-де-Вигорнь, рядом со старыми железнодорожными путями.

Олень, черт побери. Робер в срочном порядке разыскивал его в Париже из-за оленя. Адамберг устало вздохнул, не упуская из виду плотное движение на дороге и свет фар, размытый дождем. Ему не хотелось огорчать ни Робера, ни собрание мужей, которые так радушно приняли его в тот вечер, когда он сопровождал Камиллу и чувствовал себя не в своей тарелке. Но ночи его были коротки. Ему хотелось есть и спать, и все. Он въехал в арку уголовного розыска и молча кивнул Вейренку, показывая, что ничего важного нет и он может идти домой. Но Вейренк, слишком глубоко увязнув в своих тревожных мыслях, даже не двинулся с места.

— Давай подробности, Робер, — машинально сказал Адамберг, паркуясь во дворе. — Я записываю, — добавил он, даже не собираясь доставать ручку.

— Ну я ж сказал. Его распотрошили, настоящая мясорубка.

— Анжельбер что говорит?

— Ты же знаешь, у Анжельбера свое мнение по этому поводу. Он считает, что это молодой человек, который с возрастом испортился. Плохо то, что этот парень дошел до нас из Бретийи. Анжельбер уже не уверен, что это псих из Парижа. Он говорит, что, может, это псих из Нормандии.

— А сердце? — спросил Адамберг, и Вейренк нахмурился.

— Вынуто, отброшено в сторону, искромсано. Все то же самое, говорю тебе. Только этот был с десятью отростками. Освальд не согласен. Он говорит, что девять. Не то чтобы он считать не умел, Освальд наш, но его хлебом не корми, дай поспорить. Ты этим займешься?

— Обещаю, Робер, — соврал Адамберг.

— Приедешь? Ждем тебя на ужин. Ты на чем? За полтора часа доберешься.

— Сейчас не могу, у меня тут двойное убийство.

— У нас тоже, Беарнец. Если уж это не двойное убийство, то не знаю, чего тебе еще нужно.

— Ты предупредил жандармерию?

— Жандармам начхать на это. Тупые индюки. Им жопу лень поднять.

— А ты там был?

— На этот раз да. Шан-де-Вигорнь — это наши края, понимаешь.

— Так девять или десять?

— Десять, конечно. Освальд чушь порет, делает вид, что умнее всех. Его мать родом из Оппортюн, это в двух шагах от того места, где оленя нашли. Вот он нос и задирает. Короче, ты едешь с нами выпить или не едешь с нами выпить? Хватит трепаться.

Адамберг судорожно соображал, как выпутаться из создавшейся ситуации, что было неочевидно, поскольку Робер приравнивал двух зарезанных оленей к двум убитым парням. Что касается упрямства, то тут нормандцы — эти, во всяком случае, — ничем не уступали беарнцам, по крайней мере некоторым, родом из долин Гава и Оссо.

— Не могу, Робер, у меня тут тень.

— У Освальда тоже тень. Что не мешает ему выпивать.

— Что у него? У Освальда?

— Тень, говорю тебе. На кладбище Оппортюн-ла-От. Вообще-то ее видел его племянник, больше месяца тому назад. Он нам все уши прожужжал со своей тенью.

— Дай мне Освальда.

— Не могу, он ушел. Но если ты приедешь, он вернется. Он тоже хочет тебя видеть.