Талисман Белой Волчицы

Откинув с лица тесьму, он вытащил из-за пазухи кожаный кисет. Достал из него щепоть какого-то бурого вещества и бросил в огонь. Из очага повалил в небо густой сладковатый дым.

Шаман опустился на колени и вновь взял в руки бубен.

Закрыв глаза, он ударил в него колотушкой. И, стиснув зубы, повел вдруг звук, забирая все выше и выше, завершив его всхлипом и речитативом непонятных заклинаний. Он повторил это несколько раз, причем с каждым разом все убыстряя и убыстряя темп. Рот его исказился, в уголках губ показалась пена. Бубен в его руках то грозно рокотал, то стонал и плакал, как женщина. А шаман вскочил на ноги и, опустив бубен почти до земли, закричал внезапно чайкой, потом филином. Прислушался, подпрыгнул на месте, отметив прыжок быстрым дробным стукотком колотушки по ободу бубна.

Затем приставил ладонь к уху, прислушался снова и вдруг завизжал росомахой, затрубил сохатым… И до того искусно подражал животным, что Алексей невольно поежился и оглянулся на темный лес, который совсем близко подступал к юрте. Нервное возбуждение завладело им до такой степени, что он едва сдерживался, чтобы не вскочить на ноги. Но Ермак держал его за руку, и в некоторые моменты даже излишне крепко. А шаман уже нежно курлыкал журавлем, а то вдруг заплакал одиноким лебедем…

— Закрой глаза! — приказал ему Ермашка, но Алексей и сам почувствовал, как налились свинцовой тяжестью веки, а его самого словно подняло на гребень волны и понесло, раскачивая, за горизонт, где вспыхнул и погас зеленый солнечный луч — предвестник удачи. Он вскинул голову, пытаясь избавиться от наваждения, и вдруг услышал далекий переливчатый звон, который, казалось, лился с небес. Звон приближался, и наконец он понял, что это такое. С горы прямо на него мчалась лихая тройка. Огромные кони, сквозь них почему-то просвечивали звезды, неслись, не разбирая дороги. Пристяжные, изогнув шеи дугой, дико косили глазами и храпели, коренник яростно грыз удила, и пена летела с его губ на землю. Гривы и хвосты их развевались и сливались с густым туманом, повисшим над степным ковылем и полынью. Копыта не касались земли. И лишь глаза горели в темноте да сбруя блестела червонным золотом в слабом свете молодой луны.

— Хай! Хай! Харахай! — послышалось вдруг ему, а следом раздался звук, словно кто-то оглушительно щелкнул кнутом. И тут же он увидел женщину, которая, стоя во весь рост, управляла тройкой. Длинный шлейф ее платья казался продолжением Млечного Пути, таким он был длинным и столько мерцающих звезд уместилось на нем. Женщина раскрутила кнут над головой и вновь прокричала свое: «Хай!

Хай! Харахай!» А может, женщина и тройка просто привиделись ему?

Но нет, кони продолжали мчаться на него, только он почему-то совсем не ощущал страха. Лишь выставил перед собой локоть, словно собираясь прикрыться им от копыт бешено летящей тройки. Но она, подчиняясь новому удару кнута, вдруг резко завернула в сторону. Лошади взметнулись на дыбы, копыта пронеслись над его головой, а тройка как на крыльях вознеслась вверх и описала полукруг в небе как раз под звездой Читиген. И тогда лишь он разобрал, что наездница совсем еще юная девочка с множеством косичек на висках. «Харахай!» — озорно прокричала она и опять взмахнула кнутом. Предплечье обожгло болью. Он схватился за руку. И… очнулся.

Ермашка что-то торопливо сунул ему в ладонь и прошептал.

— Брось в огонь, Алексей Дмитрич!

Он разжал руку и увидел в ней черную челому.

— Бросьте в костер, — приказал ему уже Егор. — Иначе от беды не открутитесь.

И Алексей послушно бросил челому в очаг. Руку саднило, он отвернул рукав рубахи и увидел красную полосу, перечеркнувшую предплечье. Она вспухла и горела, как при ожоге… Он с недоумением посмотрел на охотника.

— Она что ж, вправду меня ударила?

— Кого ты увидел? — быстро спросил Ермак. — Говори, а я переведу шаману. Он скажет, что нужно делать.

— Видел тройку лошадей. Чуть не затоптали меня.

А управляла ими женщина, вернее, девочка. Вот здесь, — показал он на виски, — много косичек. Она меня огрела кнутом. Вон даже след остался, — мрачно произнес Алексей, более всего опасаясь, что его сейчас просто-напросто поднимут на смех. Но не подняли, а даже выслушали очень внимательно, при полнейшей тишине в юрте.

Ермак быстро переводил за ним, а шаман важно кивал головой при каждом слове, расчесывая редкую свою бороденку костлявыми пальцами с длинными, похожими на птичьи когти ногтями. Наконец он в последний раз мотнул головой и что-то спросил у Ермака. Тот повернулся к Алексею: