Разведка боем

– Какая ревность, о чем ты, красавица? У нас же дружба, ты забыла! Мне просто хочется уточнить вопросы протокола…

– Тогда это целиком мои проблемы. Для наших… деловых встреч всегда найдется и место и время.

– Чудесно. При таком раскладе мне нечего возразить. Осталось только спросить – как, по твоему мнению, Антон действительно вытолкнул нас сюда, чтобы мы спокойно жили в подаренной нам Реальности, или?..

– Хотела бы ответить иначе, но кажется, что или… Не те существа твои друзья форзейли, чтобы закончить столь банально. И вообще у меня крепнет подозрение, что все происходящее имеет совсем другой смысл и значение. Не было уничтожения моей Реальности и моей цивилизации. Случилось нечто другое…

– Эх, – протяжно вздохнул Берестин. – Когда ни помирать, все равно день терять… Завтра Андрей пойдет на контакт с генералом Врангелем. Интересно, есть теперь в этом толк или плюнуть на все и действительно гнать в южные моря? Загорать будем, купаться, на досках плавать научимся, а выпивки в погребах до белой горячки элементарно хватит…

Сильвия резким движением не по-женски сильной руки опрокинула Берестина на спину. Тряхнула головой, обрушив ему на лицо волну своих волос, пахнущих какими-то экзотическими растениями. Раскрытыми мягкими губами и языком коснулась начинающей уже колоться, с утра не бритой щеки.

– Дружок ты мой, – отчего-то вдруг с интонацией владимирской или ярославской бабы прошептала она. – Делай, что должен, свершится, чему суждено…

Переход от среднерусской тональности к чеканной фразе Марка Аврелия в устах английской аристократки был настолько забавен, что Алексей не удержался от смеха, несмотря на вновь неудержимо охватившее его желание.

– И пусть вас не беспокоят эти глупости, – успел он еще достойно завершить ее фразу и лишь после этого позволил аггрианке дать волю своим низменным инстинктам.

ГЛАВА 3

Правитель Юга России и Главнокомандующий Русской армией (до недавнего времени она называлась Вооруженными силами Юга России) генерал-лейтенант барон Петр Николаевич Врангель пребывал в несколько противоречивом и даже смятенном состоянии духа. Он сидел на террасе своего Севастопольского дворца, любуясь мрачной, вагнеровской картиной догорающего над морем заката, где солнце садилось в нагромождение синих, серых, розовато-черных туч, радужными переливами набегающих на берег волн и сумеречной зеленью вплотную подступающего к решетчатой балюстраде сада, и время от времени отщипывал крупные виноградины от свисающей с края вазы тяжелой грозди. Врачи после перенесенного тифа рекомендовали есть как можно больше винограда. Липкую сладость черных, подернутых синеватым налетом ягод он запивал терпко-кислым «Ай-Данилем» и мысленно продолжал недавно закончившийся разговор с генералом Шатиловым.

Шатилов, его старый друг и соратник, единственный генерал в белом движении, которому Врангель безоговорочно и полностью доверял, обычно настроенный крайне скептически, сегодня был полон оптимизма.

«Мы сами не отдаем себе отчета в том чуде, которого мы свидетели и участники, – говорил Павел Николаевич, тридцатидевятилетний генерал от кавалерии, начальник штаба армии. – Ведь всего три месяца тому… как мы прибыли сюда. Не знаю, верил ли ты в возможность успеха, принимая командование армией, а что касалось меня, я считал дело проигранным окончательно. С тех пор прошло всего три месяца… А теперь… Что бы ни случилось в дальнейшем, честь национального знамени, поверженного в прах в Новороссийске, восстановлена, и героическая борьба, если ей суждено закончиться, закончится красиво.

Но нет, о конце борьбы речи быть не может. Насколько три месяца назад я был уверен, что она проиграна, настолько теперь уверен в успехе. Армия воскресла, она мала числом, но дух ее никогда не был так силен. В исходе кубанской операции я не сомневаюсь, там, на Кубани и Дону, армия возрастет и численно. Население сейчас с нами, оно верит нашей власти, оно понимает, что мы идем освобождать, а не карать Россию. Поняла и Европа, что мы боремся не только за свое русское, но и за европейское дело. Нет, Петр, о конце борьбы сейчас думать не приходится, надо думать только о победе…»

Врангель не спорил, он тоже хотел бы думать так же. И, казалось, для этого были все основания. Совсем недавно, прижатая к морю на последнем клочке родной земли, армия умирала. Конец казался неизбежен всем, и прежде всего – бывшим союзникам, уже готовым признать большевиков единственной законной властью. А теперь войска победоносно движутся вперед. Воскресшие духом, очистившиеся в страданиях русские полки вновь идут на север, неся с собой порядок и законность. И народ восторженно встречает освободителей. Да и так называемый цивилизованный мир опять начинает видеть в борьбе русских героев решающий фактор европейской политики. Особенно когда красные полчища стоят у стен Варшавы! И откровенно провозглашают своей целью Берлин и Париж!