Агент сыскной полиции

Ольховский отпрянул от нее и, зацепившись ногой за носилки, непременно свалился бы на труп, если бы один из санитаров не удержал его, ухватив за плечо и оторвав при этом погон.

— Лиза! — рявкнул Тартищев и устремился было к дочери, но Анастасия Васильевна удержала его за руку и приказала:

— Стойте, Федор Михайлович! Лиза знает, что делает!

Ольховский тем временем оттолкнул Лизу от себя, и теперь они стояли друг против друга, как два петуха, только что отведавшие шпор противника: Лиза — сжав кулаки, а Бронислав Карлович — отдуваясь и норовя пристроить погон на прежнее место.

— Вы мерзавец! — звонко выкрикнула Лиза и сделала шаг в сторону Ольховского. — Вы гадкий и противный! Вы… — Она опять всхлипнула и продолжала с еще большим гневом:

— Это вы заперли меня в этой мерзкой сторожке! Я чуть не сгорела по вашей милости! — Она вытерла глаза кулаком, отчего на лице появилась жирная черная полоса, и заплакала навзрыд. Потом опустилась на колени перед мертвым Калошем и, подняв голову на Ольховского, опять выкрикнула:

— Это вы его убили, Бронислав Карлович!

— Что ты мелешь, дура? — Ольховский пришел в себя и, окинув девушку брезгливым взглядом, процедил, почти не разжимая губ:

— Поезжай домой, выпей брому, истеричка! — И взглянул поверх ее головы на Тартищева. — Что вы, надворный советник, застыли пнем! Забирайте свою дочь и везите домой, пока я не принял действенные меры!

Лиза вновь вскочила на ноги и обратила свой взор на ошеломленного Лямпе.

— Александр Георгиевич, немедленно арестуйте его, — она ткнула пальцем в сторону Ольховского, — это он похитил меня, когда я приехала вчера в цирк.

Обманом посадил в свой экипаж и увез в лес. Негодяй! — топнула она в ярости ногой. — Рот мне какой-то тряпкой заткнул, руки связал!..

— Постойте, постойте, Елизавета Федоровна, — недовольно скривился Лямпе, — охолоните чуток, увезли вас из цирка ради общего блага, иначе вы таких бы дел натворили…

Неожиданная реплика жандарма заставила Алексея перевести дыхание. И он сообразил, что застыл с открытым ртом с той секунды, как увидел Лизу на откосе. Он бросил быстрый взгляд на стоящего рядом Вавилова, узрел ли Иван, с каким дурацким видом он наблюдает за творящимся на берегу безобразием. Но тот уставился на Лизу с гораздо большим изумлением и тоже с открытым ртом. Алексей успокоился и оглянулся на Тартищева. Синицына продолжала удерживать его за локоть.

— Отпустите меня, — сказал он сердито и, выдернув руку из ее ладоней, направился к Лямпе. Остановившись напротив жандарма, Тартищев сцепил пальцы за спиной и подчеркнуто спокойно произнес:

— Извольте объяснить, господин штаб-офицер, ради какого общего блага произошло похищение моей дочери?

Маленькие глазки Лямпе трусливо забегали. Усы встопорщились, а лицо пошло багровыми пятнами. Он словно сжался в комок и, оглянувшись на Ольховского, торопливо, сквозь зубы попросил:

— Ради бога, Федор Михайлович! Я вас умоляю, увозите Лизу! Я вам все объясню в управлении. — Он пробежался мгновенным взглядом по склону, где количество зевак основательно увеличилось, и добавил:

— Вы ведь не хотите, чтобы нам перемывали кости?

Зачем вам скандал? — И повторил:

— Умоляю вас, срочно увозите Лизу. Нам пришлось пойти на такие меры, чтобы не сорвать операцию…

Он произнес еще несколько фраз уже шепотом, отчего Тартищев побагровел и подошел к Лизе, опустившейся на колени перед носилками. Продолжая всхлипывать, девушка то и дело проводила ладонью по щекам, размазывая слезы вперемешку с копотью.

Склонившись к дочери, Федор Михайлович мягко обнял ее за плечи, помог подняться и молча повел по набережной, потом вверх по склону, к видневшемуся чуть дальше арки экипажу с привязанной к нему серой в яблоках лошадью.

Синицына, подобрав юбки, последовала за ними.

И Алексей понял, что экипаж принадлежит вдове, так же как и лошадь под дамским седлом, на которой она, видимо, совершает прогулки верхом.

Тартищев пропустил женщин вперед, но перед тем, как исчезнуть в дверях кареты, обернулся и приказал:

— Алексей — со мной! Иван — живо в тюрьму!

Корнеев остается здесь! Доложить обо всем в восемнадцать ноль-ноль!

Лиза, прижавшись к отцовскому плечу, притихла, лишь изредка всхлипывая или молча, кивком, подтверждая слова Синицыной, которая взялась рассказывать, что же на самом деле произошло с девушкой за сутки с момента ее исчезновения из дома.