Охотники за головами

Я вылез из септика и, глядя в щели между досок, увидел, что Грааф пустил собаку в лес, а сам пошел в дом. Пес взял курс наверх, к вершине горы. Я следил за ним, пока его не поглотил лес. И в этот миг — наверное, от внезапной легкости, от мелькнувшей надежды на спасение — я разрыдался. Нет, сказал себе я. Никаких надежд. Никаких чувств. Бой продолжается. Анализируй! Давай, Браун! Думай. Начни с простого. Окинь взглядом всю доску. Вот так. Как Грааф тебя нашел? Откуда он, черт его дери, узнал про этот лесной домик? О котором Диана понятия не имеет. У кого он все выспросил? Нет ответа. Ну, нет, и ладно. Мне надо сматываться, и тут у меня два преимущества. Во-первых, начинало смеркаться. Во-вторых, одежда, пропитанная дерьмом, — прекрасный камуфляж. Но головная боль и головокружение сделались сильнее, так что стало невозможно ждать, пока окончательно стемнеет. Скользя, я выбрался на край септика, ноги мои оказались на склоне позади уборной. Присев, я окинул взглядом опушку леса. Отсюда — в амбар, в машину, и сматываться. Ключи ведь в кармане, правильно? Я пошарил по карманам. В левом — несколько купюр, кредитные карточки, моя и Уве, и связка ключей от дома. Правый карман. Со вздохом облегчения я нащупал ключи от машины под мобильником.

Мобильник.

Точно!

Мобильник пеленгуется базовой станцией. Наверное, с точностью до района, а не населенного пункта, но когда одна из базовых станций «Теленора» зарегистрировала мой телефон в этой местности, альтернатив оказалось не так много: жилье Синдре О тут единственное на километры вокруг. Разумеется, это предполагает, что у Класа Граафа есть связи в «Теленоре». Но я уже ничему не удивлялся. Наоборот, все прояснялось. И этот Фельсенбринк, который разговаривал так, словно сидел и дожидался моего звонка, только подтверждал мои подозрения. Нет, это не любовный треугольник между мной, моей женой и похотливым голландцем. Если я правильно понимаю, я угодил в гораздо большие неприятности, чем мог себе представить.

14. «Мэсси Фергюсон»

Осторожно высунувшись из-за уборной, я посмотрел на дом. Окна были черные, в них ничего не видно. Грааф, стало быть, свет решил не включать. Ладно. Все равно тут мне делать нечего. Дождавшись порыва ветра и шелеста деревьев, я бросился бежать. За семь секунд я добежал до опушки и оказался под прикрытием деревьев. Но эти семь секунд меня почти доконали, в голове стучало, и кружилась она так, как в детстве, когда отец в первый и единственный раз повел меня в парк аттракционов. Мне в тот день исполнилось девять, это как раз был подарок — и кроме нас с отцом, в парке никого не было, не считая группы подвыпивших подростков, передававших друг другу бутылку из-под колы с чем-то прозрачным. Отец на своем отчаянном ломаном норвежском бешено торговался насчет цены на единственный аттракцион, который работал, — адскую машину, сделанную, очевидно, только для того, чтобы швырять тебя туда-сюда круг за кругом, пока тебя не вырвет всей съеденной сахарной ватой и родители не утешат потом попкорном и шипучкой. Я отказывался рисковать своей жизнью на этой шаткой разбитой конструкции, но отец настоял и сам помог застегнуть ремни, которые должны были спасти меня. И вот теперь, четверть века спустя, я оказался снова в том же дрянном, сюрреалистическом парке аттракционов, и вокруг так же несет мочой и блевотиной, а меня душат страх и тошнота.

Рядом послышалось журчание ручья. Я достал мобильник и кинул в воду. Хрен ты меня теперь найдешь, чертов индеец из каменных джунглей! И я побежал по мягкой лесной подстилке в сторону фермы. Тут под соснами уже легла темнота, но лес был чистый, без подлеска, так что найти дорогу оказалось нетрудно. Уже через пару минут я увидел фонарь во дворе Синдре О. Я пробежал чуть дальше, так, чтобы между мной и его домом находился амбар. Были все основания предполагать, что О захочет объяснений моего нынешнего состояния, а телефонный звонок ленсману станет следующим логическим шагом. Я подкрался к двери амбара и поднял щеколду. Толкнул двери и вошел внутрь. Голова. Легкие. Я моргал в темноте, не в силах разобрать, где машина, а где трактор. Что делает этот проклятый метан с человеком? От него что, слепнут? Метан. Метанол. Н-да, что-то в этом есть.

Сопение и легкий, почти неслышный стук лап позади. И все стихло. Я сразу понял, что к чему, но не успел обернуться. Пес прыгнул. Все было тихо, только мое сердце перестало биться. В следующий миг я упал вперед. Не знаю, способен ли нидертерьер подпрыгнуть так, чтобы вцепиться в загривок среднего роста баскетболиста. Но я — о чем я, кажется, уже упоминал, — не баскетболист. Так что я упал вперед прежде, чем боль взорвалась в моем мозгу. Когти царапнули мне спину, и я услышал звук разгрызаемого мяса и хрустнувших костей. Моих костей. Я попытался схватить животное, но руки меня не слушались, словно челюсти, сомкнувшиеся у меня на загривке, блокировали связь тела с мозгом — приказы оттуда просто не могли пройти. Я лежал на животе и не мог даже выплюнуть опилки, набившиеся в рот. С пережатой артерией. Мозгу не хватало кислорода. Поле зрения сузилось. Я вот-вот потеряю сознание. Значит, вот как я умру, в пасти у жуткого жирного куска собачатины. Весьма огорчительно, прямо скажем. До такой степени, что можно и озвереть. Кожу обожгло огнем, ледяная ненависть наполнила тело, просачиваясь к самым кончикам пальцев. Дьявольская радость и внезапная, вибрирующая сила, дающая жизнь и сулящая смерть. Я поднялся во весь рост с этой псиной, висящей у меня на загривке живым палантином. Пошатываясь, попытался отбиться от нее руками, но не сумел ее ухватить. Я понимал, что этот прилив энергии — последняя, отчаянная попытка моего тела спастись, мой последний шанс, что счет уже пошел на мгновения. Поле зрения съежилось, как в фильме про Джеймса Бонда, во вступительной заставке — а в моем случае заключительной, — и вот уже все черно, кроме дырочки, в которую ты видишь чувака в смокинге, целящегося в тебя из пистолета. И в эту дырку я увидел синий трактор «Мэсси Фергюсон». И последняя мысль посетила мой мозг — терпеть не могу собак. Шатаясь, я повернулся спиной к трактору, перенес тяжесть пса с носков на пятки и рухнул навзничь. Нас подхватили острые зубья тракторной косилки. И я понял по звуку пропарываемой собачьей шкуры, что, по крайней мере, не покину этот мир в одиночестве. Тут поле зрение схлопнулось, и мир стал черным.