Сибирская амазонка

Иван, при всей мелкости своего телосложения, был сильным и вертким человеком, и ратников веры должно было быть не меньше четырех-пяти человек, чтобы схватить его. Алексей не сомневался, что это была жестокая схватка. Иван сделал все, чтобы не даться им в руки, но перевес был явно на стороне противника. Одно успокаивало: Алексей не обнаружил пятен крови ни на самой заимке, ни в ее окрестностях, значит, Иван и близнецы не были убиты или ранены.

Вероятно, их караулили еще с вечера. Неподалеку от избушки Алексей обнаружил следы нескольких лошадей, подковы которых отличались своей формой от казачьих, кроме того, он нашел в траве еще один след — волочения…

— Их не убили, — буркнула Евпраксия. — Раззе поучили твово приятеля, чтобы не брыкался. А парнишек отпустили…

— Ах, какая милосердная, — скривился Алексей. — Детишек пожалела… А ты знаешь хотя бы, кого вы схватили?

Иван — человек государственный, если с ним что-то случится, ваш Шихан с лица земли снесут. Я сам туда солдат приведу.

— Чушь несешь, малакайник, — сказала сердито Евпраксия. — Солдат мы не допустим, а твоему Ивану и вовсе плохо будет. Отправим его мошке на потребу!

— Да уж видел, какие вы человеколюбы! — Алексей передернул затвор карабина. — Сейчас я помогу забраться тебе на лошадь, но руки свяжу и повод сам буду держать. Отведешь меня за Шихан. Попробуешь предупредить своих или сбежать, пристрелю на месте.

Евпраксия неожиданно рассмеялась.

Алексей опешил.

— Умом, что ли, тронулась от счастья?

Она покачала головой. Глаза ее смотрели с явной издевкой.

— Совсем ты глупый, никонианин? Думаешь приятеля своего освободить? Нет, ты сам свою голову в капкан затолкаешь почище того, что мне ногу чуть не оторвал.

— Не твоя забота, куда я голову толкаю, ты позаботься, чтобы побыстрее к Шихану меня вывести. Раны у тебя поганые, загноятся, живо без ноги останешься, если совсем не загнешься, — сказал Алексей и вдруг почти неуловимым движением выхватил палку из рук Евпраксии, а в следующее мгновение рывком поднял ратницу вверх, подхватил под коленки и повесил себе на плечо. Она вдруг потеряла дар речи. Впервые она оказалась побежденной, впервые в таком неловком положении. Ее забросили на плечо, как куль с мукой, как добытую на охоте косулю.

Евпраксия негодующе вскрикнула, попробовала вырваться, но Алексей крепко сжал ее ноги, а правой рукой отвесил шлепок по мягкому месту, совсем как проделывал это Родион, когда она ему не подчинялась. Правда, после того, как она однажды отправила старшего брата на землю подножкой, он стал брать в руки хворостину. Но сейчас никто не смел к ней прикасаться, даже Родион отступил, а этот мерзкий никонианин, этот слуга Антихриста, этот… Евпраксия задохнулась от гнева и сжала кулаки. Висеть на мужском плече головой вниз ей еще не приходилось. Ей было неудобно и… обидно. Перед глазами мелькали яркие таежные цветы, мхи, травы, некоторые задевали ее лицо. Она шептала про себя ругательства и старалась не думать, что впервые побеждена, что почему-то тиски, в которых держат ее мужские руки, ей даже приятны.

Призывно заржал Ветерок, и Евпраксия поняла, что они пришли.

Алексей не слишком вежливо перенес ее со своего плеча в седло, связал руки сыромятным ремешком, который нашел на заимке, и притачал их к седлу. Взял повод, но встал со стороны ее раненой ноги, зная о коварной сущности и хитрости Евпраксии не понаслышке.

Ратница беспрекословно ему подчинялась, перестала ругаться и молча перенесла принятые им меры предосторожности.

Алексей отнес это за счет потери крови. Евпраксия ослабла, и, видно, ее тянуло в сон. Вскоре она закрыла глаза и несколько обвисла в седле, подтвердив его предположения.

Но все же Алексей был настороже. Он не спускал глаз с Евпраксии, предоставив Ветерку двигаться, как он хочет, и лишь слегка удерживал поводья, не позволяя ему вырваться на волю. А жеребец четко желал добраться поскорее до родной конюшни и кормушки с овсом. Конь с раненым седоком шел ходко, умело выбирал просветы в чаще, едва заметные тропы и переправы через бурные речушки. Видно, часто он ходил этим маршрутом и проводником оказался толковым.

Несколько раз Алексей слышал, как ему казалось, странный пересвист. Птицы вдруг начинали голосить или свиристеть за его спиной, постепенно перемещаясь по лесу, и столь же неожиданно замолкали. Но Евпраксия ни словом, ни движением не реагировала на эту перекличку, и Алексей подумал, что подозрительный птичий гомон и крики — всего лишь игра его воображения, следствие изрядно расшатавшихся нервов.