Грех во спасение

Она вновь с опаской прислушалась к едва различимым звукам, доносившимся из лагеря, но наползавший туман постепенно закутывал мир в свой толстый войлок, заглушив и рокот реки, сердито грызущей валуны на перекатах, и крики людей. И даже шум постепенно просыпающейся тайги перестал звучать тревожно, а стал мягче, спокойнее...

Маша устроилась под прикрытием корней огромного выворотня и уже без прежней паники попыталась осмыслить свое нынешнее положение. А оно, как ни крути, было безвыходным.

В лагере остался Митя. И не в ее силах теперь спасти его! Да и самой Маше, даже в том случае, если казаки не поймают ее, вряд ли удастся долго протянуть: без пищи, без оружия, в неподходящей одежде, да еще и босиком, она проживет в тайге от силы неделю, если еще раньше не станет жертвой голодного лесного зверя...

Или стоит все-таки вернуться в лагерь? Там у нее будет гораздо больше шансов помочь Мите. Но тут в ее памяти возникло искаженное страшной болью лицо графа, и она вздрогнула от ужаса: неужели он погиб? Что-то наподобие жалости проникло в ее сердце, но тут она снова ощутила его похотливые прикосновения, пальцы, раздиравшие ее тело, и содрогнулась теперь уже от омерзения: даже и речи не может быть о возвращении в лагерь! И если даже граф выжил, ее обвинят в покушении на убийство и посадят в клетку, как и Митю. И тогда она уже ничем не сумеет помочь своему любимому.

Маша опустила голову на колени, и усталость навалилась на нее непосильной тяжестью, смежила веки, притупила бдительность. Только на мгновение она позволила себе расслабиться, забыть об опасности, и это стоило ей свободы.

За спиной беглянки едва слышно хрустнула ветка. Чьи-то сильные руки подхватили ее под мышки и поволокли вниз по склону. Она вскрикнула, и в то же мгновение шершавая, без сомнения мужская, ладонь, отдающая конским потом и крепким табачным запахом, зажала ей рот. Девушка задохнулась и уже в который раз за эти дни потеряла сознание.

32

Что-то холодное и влажное обняло ее лоб, тяжелые капли скользнули по лицу, и Маша попыталась поймать их губами. В следующее мгновение мягкие и ласковые руки осторожно приподняли ее голову, и женский голос прошептал: «Пей, милая, пей!»

Маша открыла глаза. Над ней склонилась не кто иная, как Прасковья Тихоновна, и улыбалась во весь рот. Маша потрясла головой, предполагая, что казачка ей снится. Слишком уж нелепо было поверить, что она вдруг оказалась здесь, в сотне верст от Терзи, поила ее водой да еще и успевала при этом что-то приговаривать.

Но весело блестевшие хитрые глаза, полное рябое лицо, расплывшееся в довольной улыбке, не исчезли. Прасковья Тихоновна наклонилась еще ниже, отняла от Машиных губ жестяную кружку и с облегчением вздохнула:

– Ну, кажись, взаправду жива твоя хозяйка, Антоша!

Из-за ее спины вынырнул Антон, небритый, в грязной рубахе. Он тоже радостно улыбался:

– Слава богу, Мария Александровна, а то мы уже и не чаяли вас увидеть! – Он быстро перекрестился и, склонившись к ней, прошептал: – Право слово, если бы не Цэденка, сроду бы вас не нашли!

– Цэден здесь?!

Маша приподнялась с обрывка кошмы, на которой лежала, и с ненавистью посмотрела на бурята. В не менее грязном, чем Антонова рубаха, мундире, он сидел на корточках возле небольшого костра и блаженно щурился под лучами утреннего солнца. Но даже не это поразило Машу. Чуть в стороне за его спиной стояла Васена в мужской одежде. Одной рукой она удерживала в поводу гнедую лошадь, другой – рыжую, без всякого сомнения принадлежащую казачке. Девушка с явной насмешкой оглядела Машу и отвернулась.

Маша с недоумением посмотрела на Антона, потом на Прасковью Тихоновну и тихо, постепенно привыкая к звукам собственного голоса, спросила:

– Как вы здесь оказались? И почему этот подлый шпион и предатель вместе с вами? – Она кивнула головой в сторону бурята.

Прасковья Тихоновна осуждающе посмотрела на нее, поджала губы, но ответить не успела. Антон ее опередил:

– Если бы не Цэден, казаки непременно вас споймали бы. Это он вас первым в тайге углядел и сюда привез. Мы ведь уже третий день в седле. Тогда, в Терзе, на час всего с графом разминулись. Только к воротам подъехали, смотрим, Лукерья будто пьяная вокруг избы бродит, мы уж ее и так и этак расспрашивали, ничего не помнит, ну точно память отшибло. Но, слава богу, Васена помогла. Случайно, говорит, видела, как комендант с приезжим офицером вас увозили. А Лукерью-то Степка чубатый, знакомец наш давний, по голове оглоушил, когда она вас защищать бросилась, и Хватайке спину отшиб, собачий сын! – Антон нахмурился. – Мы-то их через два часа нагнали. Но столько охраны нам было не одолеть. А ночью нас нашел Цэден. Оказывается, он давно уже ехал по нашим следам, и если бы не встал на нашу сторону, то и нас бы уже солдаты повязали да в клетки посадили. Как Дмитрия Владимировича. Цэден говорит, его так по личному приказу Мордвинова везут. Граф вроде только к телеге хотел его приковать, а комендант, вишь, распорядился, словно зверя лютого... И поляка убили, знаете, Мария Александровна?