Финита ля комедиа

Эта сцена самая трудная в роли Офелии. Когда она впервые сыграла ее в присутствии Муромцевой, каким деревянным и бесчувственным казался ей собственный голос! Но, увидев в этой роли Буранову, Вероника испытала величайшее разочарование. Нет, это не жизнь, это ходули, ложь… Эта дама никогда не встречала в своей жизни сумасшедших. А Вероника прожила рядом с безумной матерью пять лет…

В тридцать лет та выглядела уже древней старухой, поседевшей, беззубой. Она всегда была тихой и кроткой. Но мальчишки на их улице дразнили не только ее.

Своими насмешками они изводили и саму Веронику, и ее маленького братишку. И она дралась с ними не на жизнь, а на смерть. Мстила как могла за свою бедную мать, за свое сиротское детство, за горе и унижение, которые им всем пришлось испытать.

Несмотря ни на что, она очень любила и жалела мать, которая сошла с ума после того, как ушел вместе с обозом под лед реки ее муж, Владимир Соболев, отец Вероники и Павлуши. Она могла часами стоять у окна и что-то бессвязно, тревожно лопотать, а Вероника вслушивалась в ее речь, в которой не было ни начала, ни конца. Иногда мама горько плакала, и Вероника тоже плакала, обнимая ее седую голову. Она искала и не могла найти слов, чтобы ее утешить. Но настроение безумной быстро менялось. Больная мысль совершала внезапный пируэт, и мать заливалась бессмысленным смехом. «Святая душа!» — шептала при этом бабушка и крестилась.

Но иногда демоны завладевали сознанием ее несчастной дочери. Тогда она становилась бесстыдной и буйной. Бабушка закрывала детей в спальне, чтобы они не видели того кошмара, который вытворяла их мать.

С непристойными жестами и руганью она сбрасывала одежду и предлагала себя каждому, вызывая грубый хохот взрослых и издевательства мальчишек. Бабушка занавешивала окна шторами, но она срывала их и становилась на подоконнике в полный рост. На подобное представление сбегался народ со всей улицы. Безумная кривлялась и выплясывала, подбоченясь. А когда ее пытались оттащить от окна, яростно сопротивлялась, кусалась, норовила вцепиться в лицо и выкрикивала площадные ругательства.

Веронике было четырнадцать, когда мать погибла.

Стояли крещенские морозы. Птицы на лету падали замертво. В один из таких дней мать исчезла из дома. Ее нашли в пяти верстах от города, на берегу реки. Синюю, замерзшую… Вероника до сих пор плачет, вспоминая ее и бабушку, которая более всего хотела, чтобы ее внучка стала не актрисой, нет, а знаменитой портнихой…

Когда же Вероника впервые увидела Муромцеву в роли Офелии, она была потрясена! Ее покорила игра великой актрисы и вместе с тем раздавила. Нет, так ей ни когда не сыграть! Она до сих пор не могла понять, как Полине Аркадьевне удалось передать бессвязность этого бреда, дикие скачки воспоминаний, неожиданные переходы от одного настроения к другому. И красную нить греховных желаний, сладких грез и видений. Эту навязчивую идею, которая пробивалась сквозь спутанный клубок мыслей…

Образ несчастной матери стоял у нее перед глазами, когда она стала репетировать с Муромцевой.

— Не то, не то… Что ты делаешь? Разве так можно? — сердилась Полина Аркадьевна. — Что за угловатые жесты? Как ты двигаешься? Ты забываешь, что Офелия родилась во дворце?

Вероника подчинялась своему кумиру безропотно.

Но каким-то особым чутьем или прежним своим опытом понимала, что в безумии, как и в смерти, все люди равны. Несчастье срывает с человеческой души все покровы, уносит мишуру и прикрасы. Так поздней осенью оголяется лес под порывами стылого ветра. И предстает человек перед богом нагим и смиренным, презревшим суету бренной жизни перед лицом вечности.

«Я обязательно буду играть Офелию!» — сама себе клянется Вероника. И свято верит, что именно так и случится в один прекрасный день, когда режиссер соизволит дать ей дебют!

Дрожь пробежала по худеньким плечам. Как сыро и неуютно в этой маленькой комнате самого дешевого номера. Вероника опустилась на колени. В изголовье кровати висит маленький образок в серебряной оправе. Он достался ей в наследство от бабушки. Умирая, она передала его внучке, словно благословила на новую жизнь, но уже без нее.

Подняв сложенные руки, Вероника принялась страстно молиться, и слезы бежали по ее щекам. Она одна…

Одна в этом чужом, враждебном мире, который ей надо покорить во что бы то ни стало. Какой страшный шаг!

Какой трудный путь! Одолеет ли она его — одинокая, без друзей и покровителей, окруженная интригами, завистью и предубеждением. Случай и каприз прекрасной женщины выхватили ее каким-то чудом из темной, тусклой жизни, указали ей путь в гору и сказали: «Иди!»