Финита ля комедиа

Душа ее защищает гибнущую мечту.

Офелия-Муромцева уходила со сцены странной походкой. Казалось, она в мгновение ока ослепла и оглохла. Почти у самых кулис она оглянулась. Неестественно расширенные глаза молили о пощаде. Губы приоткрылись и дрожали, словно она хотела и не могла произнести те роковые вопросы, которые заполнили сейчас сердце каждого ее зрителя: «Неужто не бывает взаимной любви? Неужто в мире царят лишь разврат и похоть? И наши желания обманчивы, как и наши мечты?

И если все так, то зачем жить на этом свете, где все против счастья, против истинной любви?..»

Взрывы аплодисментов вспыхнули и медленно погасли. Зрители были ошеломлены и потрясены до глубины души. Значение этой сцены ни у кого не вызывало сомнений, но каждый чувствовал себя первооткрывателем, потому что впервые в жизни соприкоснулся с настоящим искусством, а не с его суррогатом. Новая актриса неожиданно заставила задуматься об истинной сути бытия всякого сидящего в этом зале. И кто из смахивающих слезы женщин рано или поздно не переживал подобных горестных минут?

Теперь каждый ее выход сопровождал шквал аплодисментов, что было против правил. С подобной силой вызывали лишь в конце спектакля. Но она и играла против всех правил. И за аплодисменты, как это тоже было принято, Муромцева не благодарила, не кланялась. Она точно не слышала рукоплесканий и продолжала играть, нет, жить на сцене жизнью своей героини…

К Тартищеву и Турумину как-то незаметно присоединился Геннадий Васильевич Зараев и столь же незаметно вступил в беседу. Федор Михайлович слушал его и не верил, что этот человек когда-то был против принятия Муромцевой в труппу. Теперь он говорил о ней с грустью, и трагическая гримаса то и дело искажала его красивое, холеное лицо.

— Такую актрису российская сцена потеряла! Такой талант! И мы в первую очередь виноваты! Не уберегли! — Он проводил глазами очередную порцию коньяка, поглощенную Туруминым. Сам он не пил, объясняя воздержание больной печенью.

И Тартищев использовал эту паузу, чтобы задать вопрос:

— Возможно ли, чтобы Полина Аркадьевна отравилась из-за интриг в труппе?

Директор и режиссер переглянулись. Турумин яростно затряс головой, а Зараев замахал руками:

— Что вы, что вы, Федор Михайлович! С какой стати? Вся жизнь, а в искусстве особенно, состоит из сплошных интриг! Здесь каждый друг друга готов со света сжить. И подсидеть соперника, и ногу подставить в порядке вещей, и в грязи, как бы ненароком, вывалять!

И с большей силой это проявляется, если человек талантлив и выделяется этим из толпы. Но Полина Аркадьевна была закаленной женщиной! Подобные мелочи ее всего лишь забавляли! Она была королевой и не опускалась до плебейских игрищ.

— Но не из-за Булавина же? — опять спросил Тартищев.

— Насколько мне известно, они почти помирились.

И говорят, чуть ли не за день до смерти Полины Аркадьевны, — помрачнел Турумин. — Я все больше склоняюсь к мысли, что ее отравили. Но местные наши злыдни способны только интриговать и по-мелкому завидовать, потому как понимают, что и мизинца ее не достойны. На убийство идут из более серьезных побуждений. А здесь, в театре, я подобных побуждений не нахожу.

— И как вы тогда, милейший Федор Михайлович, объясните гибель других актрис, Ушаковой и Каневской? В их случае несчастной любовью и не пахнет, — вмешался в диалог Зараев.

— Вот потому я и здесь, — вздохнул Тартищев. — И хочу с вашей помощью разобраться в обстоятельствах гибели всех трех женщин, чтобы не допустить новых жертв.

— А если это какой-то сумасшедший? Маньяк?

У которого пунктик замкнулся на актрисах? — осторожно поинтересовался Зараев.

— Нет, не похоже! — отверг его предположение Тартищев. — Поначалу мы и сами так думали, но все говорит о том, что убийца действует в здравом уме.

Стоит только посмотреть, с какой тщательностью он готовит и исполняет каждое убийство. Ясно, что он преследует определенную цель, но какую, пока не удается выяснить. И преступления будут раскрыты, если мы проникнем в его планы.

— Ради бога, сделайте это побыстрее! — взмолился Турумин. — Открытие театра на носу, а мы не знаем, что делать с премьерным спектаклем. Я уже настроен поговорить с Саввой Андреевичем, чтобы заменить «Коварство» на что-нибудь другое. Никто из актрис не соглашается на роль Луизы. Уговорили было Буранову, но какая из нее Луиза? Возраст так и прет сквозь грим!