Финита ля комедиа

— Закрой дверь! — приказал Тартищев своему спутнику. И тут же увидел девушку. Она лежала на вытертом коврике ногами в прихожей, а головой в небольшой гостиной, заставленной дешевой, знавшей лучшие времена мебелью.

— О, боже! — вскрикнул Желтовский и попытался прорваться в комнату первым.

Но Тартищев оттеснил его плечом и предупредил:

— Без паники!

Он нагнулся над девушкой. Наташа лежала правой щекой на ковре, левая рука — под грудью, правая — вдоль тела ладонью вверх. На левом виске виднелся багровый кровоподтек, изо рта стекала свежая струйка крови. Федор Михайлович нагнулся и отыскал пальцами сонную артерию. И с облегчением вздохнул, ощутив биение пульса. Девушка была жива, но без сознания.

Он повернул голову и снизу вверх посмотрел на газетчика.

Желтовский с выражением неимоверного ужаса уставился на распростертое перед ним тело.

— О-она ж-жива? — произнес он, заикаясь.

— Жива, жива, — улыбнулся Тартищев и быстро обследовал голову девушки. Переломов не наблюдалось, а ссадина хотя и зловещая на вид, но была всего лишь ссадиной. Вероятно, удар пришелся по касательной или девушка успела вовремя отскочить. Тут же валялось орудие нападения — металлическая, завернутая в тряпку гирька. Прихожая была слишком узкой, что не позволило преступнику размахнуться как следует. Иначе эта встреча могла закончиться и более плачевно. На полу валялись ключи, очевидно, от входной двери, которую, судя по всему, запер преступник.

— Подними и положи ее на кровать, — приказал Тартищев Желтовскому, и тот незамедлительно исполнил его приказание, подхватив худенькое девичье тело на руки.

Тартищев прошел в гостиную. Желтовский с Наташей на руках последовал за ним. Оказывается, гостиная совмещала в себе и спальню, и столовую. Широкая деревянная кровать была небрежно накрыта пестрым пледом, а на небольшом столике рядом с керосинкой виднелись несколько грязных тарелок, салфетка, усыпанная хлебными крошками, раскрытая масленка с остатками масла. Тут же стоял кофейник с коричневыми потеками, от которого несло горелой тряпкой.

— Сегодня Наташе было не до уборки, — произнес смущенно репортер. Он уложил девушку на постель и прикрыл ей ноги пледом. Достал из комода простыню, разорвал ее на полоски и перевязал голову невесты, затем вытер носовым платком сбегающую из уголка ее рта кровь и встревоженно посмотрел на Тартищева. — Кто ее так?

— А ты еще не догадался? — справился тот, окидывая взглядом комнату, затем подошел к окну, распахнул створки и посмотрел вниз. До земли было недалеко.

Человек вполне мог приземлиться, не причинив себе повреждений. Окно смотрело на параллельную улицу.

И она была гораздо оживленнее той, на которую выходил фасад дома. Вовсю сновали извозчики, по тротуарам взад-вперед прохаживались люди, шныряли мальчишки с пачками вечерних газет и лоточники со своим дешевым, на все случаи жизни, товаром.

Тартищев неодобрительно крякнул, но что он мог поделать? По такой улице ничего не стоит улизнуть незамеченным. Даже если кто и видел выпрыгнувшего из окна человека, ищи-свищи теперь этого свидетеля. Он и сам уже, наверное, за тридевять земель от этих мест.

Девушка на кровати застонала, заворочалась и позвала едва слышно:

— Максим!

Тартищев оглянулся. Желтовский склонился над очнувшейся невестой. Взяв Наташу за руку, он нежно сжал ее пальцы и успокаивающе прошептал:

— Я здесь! С тобой! Не волнуйся!

Тартищев подошел к ним и тоже склонился над раненой, отметив, что она и впрямь недурна собой, а бледность ей даже к лицу, потому что глаза от этого кажутся еще ярче.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

Девушка испуганно посмотрела на него и перевела взгляд на жениха.

Желтовский улыбнулся.

— Это Федор Михайлович Тартищев. Главный сыщик губернии. Он пришел, чтобы помочь нам. Он спрашивает, как ты себя чувствуешь?

Девушка поморщилась и ответила:

— Хорошо! Лишь в голове немного гудит… и слабость…

— Вы помните, кто вас ударил?

— Н-нет, — прошептала Наташа и вновь посмотрела на жениха, словно ждала от него совета.

Тот ласково погладил ее по руке.

— Почему ты открыла дверь? Я ведь просил, чтобы ты без меня никому не открывала. Только Любаше.

— Он постучал и сказал, что принес записку от Любаши. Я приоткрыла дверь и… — девушка прикусила губу и беспомощно посмотрела на Тартищева, — и я больше ничего не помню!