Финита ля комедиа

— Ты свою соседку знаешь? — кивнул Тартищев на дверь 207-го номера.

— Ну-у, — опять затянул свое портной, — знаю.

Наташкой зовут.

— Ты случайно не видел, кто к ней с полчаса назад заходил?

— Кто? — тупо уставился на него портной.

— Я и спрашиваю — кто? — Тартищев изо всех сил пытался сохранить самообладание, поэтому повторил свой вопрос, но с расстановкой, как если бы портному пришлось читать у него по губам. — Кто-нибудь к твоей соседке недавно заходил?

— Не видел, — быстро ответил портной и сделал движение, чтобы укрыться за спиной бабы, так и не покинувшей своего поста на пороге.

— Постой! — Тартищев ухватил его за шиворот и выдернул в коридор. — Как же ты, сударь мой, никого не видел, если в это самое время двигался по коридору за кипятком? И кто ж такой мог прошмыгнуть мимо тебя незаметно, если здесь вдвоем не разминешься? — спросил он с издевкой и слегка тряхнул портного.

Тот втянул голову в плечи и опасливо посмотрел на него снизу вверх. Увиденное, очевидно, портного не обрадовало, потому что он быстро отвел взгляд и, схватившись за щеку, замычал, как от невыносимой боли. Но Тартищев не отставал. Захватив в горсть его рубаху, Федор Михайлович приставил портняжку к стене и вперил в него взгляд, который и вовсе ничего хорошего тому не сулил.

— Ты небось и нас не заметил, подлец? — спросил он и укоризненно покачал головой. — Или у тебя со зрением не в порядке? Фонарь дома забыл?

— Да никого не видел, вот те крест! — вскрикнул портной и быстро перекрестился. — Разве что дворник…

— Дворник? — Тартищев насторожился. — Ты видел дворника?

— Ну да, ну да, — закивал головой портной, — он сначала к нам сунулся, сказал — барышне записку нужно передать. Вон Зинка, — кивнул он на жену, — показала, где Наташка живет. И дверь закрыла. Остальное нам без надобности. По правде, я его и не видел вовсе. Только голос слышал. А минут через пять, когда за кипятком пошел, его уже в коридоре не было.

— Значит, это вы видели дворника? — обратился Тартищев к бабе. — Вы его сможете описать?

— Описать? — удивилась баба. — Как я могу его описать, ежели я вовсе грамоте не обучена?

— Расскажите, как он выглядел, — произнес сквозь зубы Тартищев. — Борода, усы, глаза, нос… Одет во что был?

— Дворник и дворник, — пожала плечами Зинка, — борода, усы, как у всех. На голове шапка, кажись. Сам вроде в армяке и в фартуке. Бляха вроде была, а то и не было. Точно сказать не могу.

— Дворник из вашего дома? — уточнил Тартищев.

Баба вылупила на него глаза и пожала плечами.

Вместо нее подал голос портной. Он уже успел юркнуть в комнату под защиту своей дебелой супруги. И теперь выглядывал из-за ее плеча.

— Нет, не наш дворник. Я его по кашлю узнаю. Он слово скажет и кашлянет, слово скажет и кашлянет…

У него грудь на войне прострелена. И наш всех жильцов хорошо знает. А этот спрашивал, где Наташкина комната. И не кашлял совсем.

— А роста он какого? — спросил Тартищев Зинку.

Та оглянулась, смерила мужа взглядом, потом перевела его на Федора Михайловича.

— Ниже вас на голову, если не до сих пор, — и ткнула Тартищева в плечо.

— Он соседку вашу по имени называл?

— Нет, спросил, где тут модистка живет. Баба моя ему и показала. — Портной просунул голову между плечом Зинки и косяком и с любопытством уставился на Тартищева, забыв про больной зуб:

— Али случилось что? Мы ведь Наташке не враги. Она у меня иногда совету просит… Я не отказываю. Чего ж не посоветовать?

Портновское дело такое, без совету никак…

— В нашем деле тоже так, без совета никак, — сказал Тартищев и обвел задумчивым взглядом коридор. — Где швейцарская? На первом этаже?

— Ну-у, — опять загнусавил портняжка, — где ж ей быть?

А Зинка поправила полушалок, и ее рябая физиономия неожиданно расплылась в кокетливой улыбке.

— Коли желаете, могу проводить!

— Спасибо, не заблужусь, — вежливо ответил Тартищев и направился по коридору к лестнице.

Зинка смотрела ему вслед, а муж, ткнув ее кулаком в бок, прошипел сердито:

— Че глазенапы вытаращила! — И захлопнул дверь.

Тартищев спустился на первый этаж и проделал обратный путь по коридору, провонявшему запахами варе ной капусты, горелого масла, детских пеленок и кошачьей мочи. Швейцарская находилась в самом его конце.

Дверь в нее была плотно прикрыта. Слышались шаги и бормотание, отдаленно похожее на пение.