Дата собственной смерти

Ходасевич первым завершил немую сцену. Он поднялся с места и, тяжело ступая, пошел к лестнице. Подойдя к ее изножию, он обернулся ко всем тем, кто собрался за завтраком, и сухо проговорил:

– Попрошу ничего не предпринимать.

А потом мягко сказал домработнице:

– Пойдемте, Вика, со мной.

В его словах слышалась такая привычка командовать, что даже испуганная домработница не могла не подчиниться. Она посторонилась, давая дорогу грузному полковнику, а потом безропотно, словно ведомая дудочкой крысолова, пошла за ним следом.

На площадке второго этажа Валерий Петрович бросил взгляд на оставшихся в гостиной. Было очевидно, что гости уже оправились от первого шока и ждут не дождутся, когда полковник уйдет, чтобы поделиться друг с другом своими эмоциями по поводу смерти ненавистной хозяйки.

***

Дверь в спальню Тамары оказалась полуоткрыта. Полковник вытащил из кармана носовой платок, обернул им руку и, осторожно взявшись за косяк, распахнул дубовую дверь на всю ширину.

Спальня хозяев оказалась куда роскошней, чем комнаты для гостей: площадью примерно метров тридцать. Огромные высокие окна, выходящие в сад, были завешены жалюзи и, судя по всему, плотно закрыты. В полутемной комнате царила кондиционированная прохлада. На стене, расположенной напротив кровати, висел огромный телевизор с плазменным экраном, а еще выше, над телевизором, помещалась обрамленная в роскошную раму большущая картина с морским пейзажем, написанная под Айвазовского (а возможно, и сам Айвазовский).

На полу у самой двери валялся поднос. По плитке в стиле древнеримских терм разлетелись осколки чашки, молочника, стакана. Растеклись кофе, и сливки, и апельсиновый сок. Валялась в луже воды свежесрезанная роза.

Полковник рассматривал интерьер – благодаря давней привычке обращать внимание прежде всего на детали.

«Главное бросится в глаза само, – всегда считал он. – А вот второстепенное – прячется в тени. Дьявол таится в мелочах». Однако сейчас ни единой детали в глаза не бросилось. Ничего нелогичного. Ничего настораживающего. Ничего странного.

И тогда полковник, не двигаясь с места, перевел глаза на главное.

Посреди огромной кровати, в безвольной позе, завернутое в окровавленную простыню, лежало тело Тамары Конышевой. Из-под простыни, пропитанной кровью, виднелась запрокинутая голова: черные локоны, восковой заострившийся нос. С кровати бессильно свисала обнаженная рука.

Полковник отступил назад, в глубь коридора. В голове мелькнуло: «Проклятие! Какого рожна я в это вляпался? Вот тебе и плата за налаженный септик! Уж лучше б я ассенизатора вызвал».

Все время, пока Ходасевич с порога осматривал спальню, домработница даже носа в нее не казала. Она прижалась к коридорной стене, воздела очи горе – губы продолжали беззвучно шевелиться.

Валерий Петрович со вздохом выудил из кармана пиджака сотовый телефон, набрал номер. Тихо проговорил свой «эфэсбэшный» пароль:

– Абонент «ухо – волк – лямбда». – А когда его немедленно переключили на дежурного по области, представился: – Полковник ФСБ Ходасевич. У меня убийство. Поселок Теляево, дом Конышевых. Убита хозяйка дома, Тамара Конышева.

Затем, после секундного колебания, набрал другой номер – своего куратора полковника Олега Николаевича Ибрагимова. Ему он тоже сообщил об убийстве и попросил приехать.

То, что в разговоре со службой «02» он представился полковником ФСБ, гарантировало, что менты прибудут сюда столь быстро, сколь возможно. И будут рыть землю. Во всяком случае, самое первое время – пока Ходасевич здесь. И еще – они будут задавать вопросы. Много вопросов. Ему, полковнику, в том числе. Ведь он провел здесь всю ночь. Он находился в доме в то время, когда Тамару убили. И, значит, автоматически попадает в число подозреваемых. Одного из шести главных подозреваемых. Тот факт, что он – человек посторонний и у него, в отличие от всех присутствующих, не имелось никакого мотива убивать Тамару Конышеву, вряд ли смутит бравых милиционеров. Вопросов они, Ходасевич не сомневался, зададут много, в том числе и с подковыркой. Нелюбовь ментов к соседям из комитета давно и хорошо известна.

Валерий Петрович еще раз окинул взглядом комнату – может, он что-то упустил – и вдруг поймал себя на мысли, что он впервые видит место преступления. Вообще первый раз в жизни видит окровавленный труп.

Он ведь не оперативник, не следователь. Он служил в разведке, а это означало не отстреливаться и не бегать по крышам, а разговаривать с людьми, наблюдать, читать газеты и делать выводы. И даже потом, когда полковник официально вышел на пенсию и стал помогать родной конторе, его делом была аналитика, и о преступлениях он никогда не судил воочию, а по фотографиям, косноязычным строкам давно заполненных протоколов, сухим столбцам сводок и досье.