Беда идет по следу

– Как ты сюда попала? – спросил я.

Мери сунула сжимавшую револьвер руку в карман пальто.

– Приехала, чтобы найти тебя. Таксист привез мне твою записку.

– Как ты узнала, куда ехать?

– Полиция обыскала дом мисс Грин. Она рассказала, где ты.

Ее объяснение до того меня обрадовало, что я чуть не разрыдался. Пока длился краткий миг тишины и горы казались картонным макетом, а луна – серебряной монетой, прилепленной к низкому дырявому потолку, я подумал, что Мери – тоже враг. Теперь небо расправилось, снова превратившись в бесконечное ясное пространство, а горы опять обрели прочность.

Затем вся конструкция с шумом обрушилась, будто в голове у меня раскрошилась кость.

– Почему не приехала полиция? – спросил я.

Пока она думала, что ответить, я набросился на нее. Мери, отступив, достала револьвер из кармана.

– Руки вверх! Медленно иди в дом впереди меня. Где Гектор Ленд?

– Сбежал, – ответил я. – Прикончил Андерсона и сбежал.

– Ленд убил Андерсона?

– Я рассказал ему, что Андерсон убил Бесси. Но ведь это ты убила ее?

Картина, которая долго выстраивалась в моем подсознании, но не могла обрести законченный вид из-за желания верить Мери Томпсон, наконец сложилась, окрасившись в мрачные тона.

– Значит, вот почему у тебя разболелась голова и ты захотела вернуться в гостиницу! Тебе надо было подкараулить Бесси Ленд, когда та вернется домой из бара, и успокоить ее навсегда.

Лицо Мери осталось неподвижным. Ужасно, когда человеческое лицо начисто лишено выражения. Оно оставалось таким же красивым, но я впервые заметил, что оно лишено жизни, словно серебристый экранный образ, прекрасный, но мертвый, потому что так нравится зрителю.

– Повернись спиной и иди к дому, как я велела. Я хочу поговорить с тобой, Сэм.

Я думал, что хорошо знаю Мери, но сейчас мне впервые удалось прочитать ее мысли. Ей ничего не стоило спустить курок, ибо она не думала о последствиях убийства, а человеческое тело было для нее всего лишь органической материей, от которой можно избавиться за ненужностью. Она была готова предать свою страну, потому что страны для нее не существовало. Ей легко было меня убить, так как найти любовника было тоже легче легкого. Я повиновался.

Входная дверь дома открывалась прямо в гостиную, большую, с низким потолком, заставленную громоздкой темной мебелью. В одном ее конце зияло отверстие камина, напоминавшего каменную пещеру, перед камином – прямоугольный узкий обеденный стол, окруженный стульями с резными спинками. Единственная светившая здесь керосиновая лампа стояла на краю стола. Напротив камина была еще одна дверь, за которой скрывалась темнота.

– Сядь сюда, – распорядилась Мери, указав на один из стульев.

Я сел, она тоже села, лицом ко мне, спиной к нетопленному камину. Я подумал, что надо опрокинуть на нее стол.

– Руки на стол, – приказала она. – Иначе мне придется тебя застрелить.

Эта повторявшаяся угроза перестала приводить меня в трепет, но руки я на стол положил. Левая рука у меня опухла, посинела и почти утратила подвижность. На правой, поврежденной веревкой, запеклась кровь.

– Не слишком приятно провел время, Сэм? – спросила Мери.

Чувство страха меня покинуло, мне стало легко, но я начал терять интерес ко всей этой истории. Я видел все отчетливо, однако мне сделалось безразлично, как бывает, когда отчаяние, дойдя до предела, оборачивается цинизмом.

– Сейчас мне неприятнее всего, – признался я честно.

– Послушай, Сэм, я дала Сью Шолто шанс, но она им не воспользовалась. Она долго подозревала меня, поймав однажды, когда я помечала пластинки в фонотеке. Услышав в тот вечер в Гонолулу-Хаусе об утечке, она обо всем догадалась. Но я дала ей шанс. Я не хотела ее убивать. Я пошла за ней в дамскую комнату, я даже предложила ей денег, чтобы она молчала. Сью отказалась молчать. Поэтому мне пришлось убить ее. Гектор Ленд чуть не застукал меня.

– Ты, должно быть, сильная.

– Да, сильная для женщины. Но я не хочу убивать тебя, Сэм. Мне и не надо будет убивать тебя, если ты будешь молчать.

Мне неожиданно показалось, что имя Мери ей не подходит. Мери – имя женственное и невинное, имя для девственниц и матерей. Потом я вспомнил о Марии Кровавой.

– Ты когда-нибудь слышала о Марии Кровавой? – спросил я.

Глаза у Мери стали очень блеклыми, почти что белыми. Мозг мой работал на предельном напряжении, и потому на память то и дело приходили всякие сравнения. Я вспомнил, как Скотт Фицджеральд написал про женщину, что у той были «белые глаза обманщицы».