SPA-чистилище

Никаких оценок, как принято в рапорте, полковник не давал. Написал лишь: «Считаю, что в сложившейся ситуации весьма вероятна угроза жизни и безопасности как моей личной, так и моей семьи (включая бывшую жену и падчерицу). Потому прошу обеспечить моим родственникам адекватную защиту».

О своем особом мнении, двух версиях дела, полковник в рапорте ничего не написал. Рапорт – не место для беспочвенных гаданий.

Первая версия заключалась в том, что в данном деле Марат, вполне вероятно, исполнял не приказы вышестоящих начальников, а заказ лица, наиболее заинтересованного в том, чтобы запись не стала достоянием гласности – то есть северокавказского бородача. И вся спецоперация была своего рода халтуркой Марата. Его побочным заработком.

Версия номер два состояла в другом. Может быть, все, что рассказывал ему Марат – о группе ликвидаторов, об убийствах продажных чиновников и переметнувшихся агентов, совершаемых по приказу сверху, – является, грубо говоря, туфтой? И Марат на самом деле отнюдь не благородный мститель, работающий по приказу сверху, а просто предатель. Человек, ставший врагом. Своего рода перебежчик. Бывший чекист, который, пользуясь своим опытом, знаниями и связями, стал руководителем преступного синдиката. Человеком, коему давали хорошо проплаченные заказы на устранение неугодных. Эти версии Ходасевич готов был обсудить в личной беседе – когда его для таковой вызовут.

Однако бумаги в службе всегда проходили по инстанциям с большим скрипом, поэтому к субботе, четырнадцатому октября, никто его никуда для разговора не пригласил и никакого ответа на свой рапорт он не получил. Да он, честно говоря, и не ожидал особой оперативности…

– О чем вы думаете? – вдруг спросила Анжелика, допивая второй бокал шампанского.

Полковник немедленно среагировал:

– О вас. О том, что вы прекрасны. Умны, красивы, деловиты. И ласковы.

– Откуда вы знаете, что я ласкова? – кокетливо пропела она.

– Я же вижу, как вы смотрите на своих детишек.

– Я только на детишек ласково и смотрю… А теперь слушайте мою главную, нахальную просьбу.

– Я весь внимание.

– Пригласите меня в театр.

– И только?

– Вы не дослушали. Я хочу в Большой театр, и обязательно на балет.

– Ничего нет проще. Можете считать, что уже пригласил.

– Замечательно! А потом, – она сделала акцент на этом слове, – вы расскажете мне о том, как служили. И обо всяких интересных случаях из вашей биографии.

Глаза ее лучились.

– О том, что можно, поведаю. Но как же вы сумеете вырваться? Муж, дети, работа?

– Пусть это будут мои проблемы.

– Хорошо, договорились.

– Я стану ждать вашего звонка.

– Я не заставлю себя долго ждать.

Он очень нежно посмотрел на нее.

Если это даже просто игра – то Ходасевич давно соскучился по таким играм.

***

Поминальный стол накрыли на террасе в доме Аллы Михайловны – на улице сидеть уже было холодно: морось, облачно, температура не выше плюс десяти.

Здесь, в доме, где Ходасевич, считай, прожил четыре дня и с которым успел слегка сродниться, не изменилось ничего – за исключением того, что на стенах появилось несколько картин. Пока без рам – холсты просто висели на гвоздях, в изобилии набитых в стены террасы. Судя по качеству, картины принадлежали кисти профессионала – а одну из них Валерий Петрович даже узнал: то был портрет Ивана Ивановича кисти Любочки (разумеется, не тот, где он безжизненный и окровавленный, – а парадный, вместе с женой, полный огня и света). Еще одно полотно изображало покойную Аллу Михайловну. Именно под ним теплилась свечечка и стоял стопарик с водкой, прикрытый кусочком ржаного хлеба.

Художницы между тем среди гостей не наблюдалось. Однако пришли все остальные – все, кто ровно неделю назад почтил именины Любочки; многие из них стали подозреваемыми в ходе ходасевичевского расследования.

Сосед Василий, большой, но какой-то притихший и притухший.

Пианист Ковригин – как всегда, с тремя волосенками, стоящими дыбом на лысом черепе и одетый в какие-то обноски. Музыкант поздоровался с Ходасевичем чрезвычайно сухо, а потом бросал на него искоса опасливые взгляды: рассказал ли тот соседям о его педофильских наклонностях?

Пожаловал на поминки даже былой непримиримый враг из дома напротив – бандитствующий Роман Жучков.

Заглянул унылый Марушкин со своей то ли женой, то ли подругой Ольгой.