Ходасевич крепко зажмуривается. Так быстрее всего потом привыкнешь к свету.
Раздается чей-то властный голос:
– Идите. Все идите! Ждите в машине. Я с ним разберусь.
Валерий Петрович потихоньку открывает глаза.
Напротив него в кресле за столом, спиной к окну, сидит человек, лицо которого ему явно знакомо. Последний раз он видел его давно, лет двадцать назад, и с тех пор он, конечно, переменился. Потолстел, обрюзг, полысел… Да и сидит мужчина спиной к свету, черты в тени… Однако Валерия Петровича учили в свое время работать с визуальными объектами, тренировали память, в том числе и на лица.
И он узнает его и тихо называет по имени:
– Марат…
Он не ожидал увидеть здесь однокашника и коллегу. Последний раз они встречались в Брюсселе в начале восьмидесятых. Давненько это было. Полжизни прошло.
– Что, Валера, не ожидал?
Но сейчас совсем не время предаваться воспоминаниям. В данный момент они если и не враги, то, во всяком случае, интересы у них явно разные.
– Ну а ты, – усмехается Ходасевич, – судя по той заботе, с какой эти гаврики доставили меня сюда – именно меня увидеть ожидал. И даже хотел.
– Выпьешь чего-нибудь?
– Нет.
– Ах, да, я знаю, ты предпочитаешь сигары. У меня есть настоящие «гаваны». Хочешь?
– Нет.
– Напрасно. Желаешь немедленно приступить к делу?
– Пожалуй.
– А может, разговор с определенным налетом сентиментальности сейчас как раз не помешал бы? А, Ходасевич? Не надо ли нам обоим слегка расслабиться? И понять, что мы оба все-таки играем в одной команде?
– Я – с тобой? В одной команде?
– Не делай такое строгое лицо. А что? Ты – полковник резерва. Я, между прочим, генерал. Ты, правда, ведешь размеренную жизнь пенсионера – но, ведь если родина позовет, сразу встанешь под знамена, как старый боевой конь – а, Ходасевич? А пока пробавляешься частным сыском, хе… А я вот хоть формально и в резерве – но служу… Да, Петрович, служу… Ты же знаешь, что в нашей службе всегда были (и есть) такие палубы, отсеки и переборки, о существовании которых не то что рядовые сотрудники – старшие офицеры не знают… Да что там! О них большинство замов председателя и даже первых замов – только догадывается… Вот и я в такой отсек попал… В самый секретный клуб, образованный внутри другого секретного клуба… И, разумеется, если б передо мной сидел не ты, мой старый верный товарищ, а кто иной – черта лысого я бы тут распинался… Полез бы в мои дела кто-нибудь другой – давно лежал бы уже где-нибудь на дне лыткаринского карьера…
Ходасевич ухмыльнулся.
– Твои убийцы, по-моему, предпочитают хоронить на Лосином Острове…
– Что ты имеешь в виду?
– Аллу Михайловну Долинину. Мальчика Бури.
– Ай, перестань! – отмахнулся Марат. – Вынужденные потери среди гражданского населения. Или, как совершенно правильно констатирует русская народная поговорка: «Лес рубят – щепки летят». А что поделать? Вон, когда на той неделе мы зампреда центробанка устраняли, шофера его тоже заодно грохнули. Ну, жалко, конечно. А что теперь? Рыдать? Посыпать голову пеплом? Выражать соболезнования?..
Валерий Петрович не мог удержаться от сарказма – вполне возможно, что неуместного:
– Да, Марат… Вот ты кто, северный олень…
Тот усмехнулся и уставился прямо в глаза однокашнику.
– Ну, и кто, по-твоему, я?
– Руководитель группы ликвидаторов – так, что ли?
Смешок.
– Ну, правильно. Практически угадал. Только не группы, и не отдела, и не управления – а организации, которой не существует вовсе.
– Не существует, но действует…
– Да, естественно. То есть, конечно, физически она существует, но ни в какую силовую структуру не входит.
– А что, такой теперь появился частный бизнес?
– Ну, по сути – совсем не частный, а скорее строго стоящий на страже интересов государства… А по форме – как раз таки частный… Живет себе тихая фирмочка. ООО или там ОАО. Разные дружественные компании – тоже, конечно, частные – нам денежки переводят. Но заказчик наш, как ты правильно понимаешь, именно государство. В лице председателя службы, генпрокурора и председателя совбеза. А мы, по их велению, осуществляем свою, чрезвычайно полезную для общества, деятельность.
– Полезную для общества… – задумчиво повторил Ходасевич.
– Ну, естественно! А ты что, считаешь – нет?
– Не хочу углубляться в морально-нравственные дискуссии.
– Не хочешь – потому что ничего тебе тут не светит. Кроме слезинки ребенка да своей пенсионерки, ты ничего нам предъявить не можешь.