Голову даю на отсечение – каждому из вас хоть раз хотелось выступить на...
Черныша пришлось пересадить на плечо, дракончику там не понравилось, попробовал забраться на голову, едва не свернул шею. Растопыренные пальцы наконец ухватили веревку, Черныш в это время переползал с плеча на плечо и едва не сорвался, но с такой силой вонзил когти, что проткнул коготками ветхую кожу рубашки насквозь. Боль стегнула по всему телу, хотя Черныш вцепился только в шею.
– Сиди тихо, – прошептал Иггельд. – Иначе я не смогу тебя спасти!
Он начал подниматься по веревке, ее раскачивало, Черныш похрюкивал, уверенный, что это новая игра, и поглубже вонзал коготки. Иггельд добрался до края в полуобморочном состоянии, по спине под рубашкой ползли теплые капли. Он перевалился через край, упал, стараясь не придавить Черныша, из-за чего больно ударился о камни лбом, ночь на мгновение озарилась искрами, но только он сам, ослепленный, ничего кроме искр не увидел.
Домой пробрался тихонько-тихонько, но здесь везение кончилось: со второго этажа по лестнице спускался дядя, ступеньки поскрипывали под грузным телом, в ночном халате, в растоптанных башмаках и с фонарем в руке.
– Так вот ты где? – сказал он ворчливо. – Все бегаешь по ночам? Воровать начал, что ли… Боги, что это у тебя?
Черныш, сидя у большого и всемогущего друга на загривке, смотрел бесстрашно и с любопытством. В больших зеленых глазах отражался маленький толстенький человечек с непонятной штукой в руке, надо попробовать ее на зуб. Ортард отшатнулся, едва не выронил фонарь.
– Это дракончик, – сказал Иггельд торопливо. – Его зовут Черныш.
– Что за Черныш?
– Он ласковый и добрый…
– Убери эту гадость! – вскрикнул Ортард. – Это что же за толстая жаба… или раскормленная ящерица в моем доме! Выброси ее, сковырни… сошвырни с себя!
– Это Черныш, – торопливо повторил Иггельд. Голос дрожал, он почти захлебывался словами: – Его нельзя выбрасывать, он стоит дорого!.. Правда, дорого! Вы же знаете…
Ортард приблизил с опасной фонарь, Иггельд отвернул голову, ослепленный, а Ортард, морщась и зло кривя губы, рассматривал Черныша, а тот с интересом рассматривал огромного человеке с непонятной светящейся штукой в руке. Здесь, в теплом и надежном месте, совсем не страшно. Всегда можно быстренько сползти вниз и спрятаться за пазуху, там тепло, уютно и безопасно.
– Зачем принес? – спросил Ортард все еще враждебно. – Отнеси и брось обратно в яму!
Он стоял на лестнице, загораживая дорогу наверх. Иггельд потоптался на месте, осторожно попытался снять Черныша, тот еще сильнее вогнал когти в ветхую одежду, снова зацепив тело. Иггельд постарался не дрогнуть лицом, а Черныш, очутившись на руках, довольно захрюкал и начал умащиваться поудобнее, из-за чего Иггельда раскачивало, как тростинку на ветру.
Привлеченная громким голосом, в боковых дверях спальни показалась заспанная жена Ортарда, достославная, ее так и называли, достославная Греманна. Волосы цвета старой соломы стояли торчком, заспанное лицо походило на груду недожаренных оладий, глаза едва смотрели из щелей между припухших век.
– Что за шум? – спросила она недовольно. – Дети ж спят…
Увидела Черныша, рот округлился для вопля. Ортард сказал торопливо:
– Не вопи! Город перебудишь.
Греманна посерела, и без того серое и рыхлое лицо стало уже не горкой оладий, а свернулось в ком сырого теста. Иггельд с тоской вспомнил, что никогда не позволяла ни ему, ни своим забитым детям даже спрашивать о щенке или котенке. Однажды Чилбук и Кеич, младшие дети Ортарда и Греманны, подобрали и притащили домой жалобно мяукающего котенка, так она по возвращении вышвырнула в окно, детей нещадно выпорола. Котенок, не разобравшись, вернулся в дом, где дети снова накормили и обогрели, она выпорола детей еще жестче и велела занести эту гадость подальше и утопить.
Сейчас он в беспомощности переступал с ноги на ногу, наконец собрался с духом, выпалил:
– Это Черныш!.. Он самый умный!.. Но его смотрители сегодня убьют…
Ортард спросил рассерженно:
– За что?.. Хотя убьют и убьют, им виднее.
– Он не самый быстрый, – ответил Иггельд. – А им нужен самый быстрый…
Ортард сказал резко:
– Все. Хватит болтовни! Ты явился с этой гадостью, перебудил всех, а теперь еще хочешь занести эту дрянь в дом? Так?
– Так, – ответил Иггельд упавшим голосом. Самому теперь показалось глупым, просто куда еще мог пойти. – Я… я только зайду наброшу на плечи что-нибудью… а то холодно…