Иггельд засмеялся:
– Не достанешь!.. До него даже Ратша не дотянется. Лучше грейся, солнышко – это хорошо…
Сбоку раздался негромкий голос:
– Это с кем разговариваешь?
Апоница подошел, редкие брови удивленно всползли на лоб. Был он худой, сгорбленный, костлявый, уже немолодой, но семьи у него, говорят, так и не было, из-за драконов, по слухам, так и не успел связаться с достойной женщиной, а недостойные сами не стремились связывать себя прочной веревкой брака.
– Я его на солнышко, – пролепетал Иггельд испуганно. – Я сейчас обратно, это на чуть-чуть… Она видит, что я ничего, что я только на солнышко…
Дракончик с любопытством смотрел на Апоницу, но пахнуло свежим ветерком, мордочка недовольно сморщилась, он юркнул обратно, видно по вздувающейся рубашке, как топчется, устраивается поудобнее.
– Приручаешь? – спросил Апоница. К удивлению Иггельда, сел рядом на прогретый солнцем камень, с удовольствием запрокинул голову, подставляя белое изрытое морщинами лицо уже жарким лучам. – Это бесполезно…
– Я его просто люблю, – возразил Иггельд.
– Это другое дело, – проговорил Апоница. Глаза закрыл, прямое солнце убрало тени от морщин, лицо казалось почти молодым. – А приручать – бесполезно..
– Почему?
– Драконы все еще звери дикие, – разъяснил Апоница. Повернул голову, приоткрыл один глаз. Увидев непонимание в глазах Иггельда, с улыбкой добавил: – Как и кошки.
– Кошки? – переспросил Иггельд. Оглянулся, совсем недавно через дорогу перебежала тощая кошка с мышью в зубах, переспросил: – Разве кошки… дикие?
Апоница снова опустил веки, тяжелые и набрякшие, как кожистые шторы на выпуклых глазах дракона, сказал мягко, наслаждаясь теплым солнышком, весной, чистым воздухом, пока ветерок относит вонь из котлованов в другую сторону:
– А ты сам подумай… Возьми для примера свинью. Как зовется свин?.. Правильно, кабан. А их детеныш?.. Верно, поросенок. А если взять кобылу?
Иггельд ответил послушно, еще не понимая, к чему клонит старый смотритель:
– Кобыла, конь, жеребенок.
– Корова?
– Корова, бык, теленок!
– Видишь, как у всех свои названия. А у собаки?
– Кобель, сука, щенок. Еще можно – пес… Понимаю, овца, баран, ягненок, а у кошки только: кошка, кот, котенок?
Апоница кивнул, голос ласковый, он жмурился и нежился, как кот на солнце.
– Видишь, сам разобрался. Для домашних у нас есть названия для всех, а для диких – одно. Вот если волк, то как ни крути, а есть только волк, волчица и волчонок. Так и дракон: нет своего названия для самки, для детеныша.
Иггельд возразил:
– Но ведь кошка не дикий зверь!
– Дикий, – ответил Апоница просто. – Слишком мала, чтобы охотиться на людей, но ей хватило ума, чтобы жить среди людей, раз уж не охотятся на нее. Мышей в людских поселениях больше, чем в лесу или степи, там нет таких складов с зерном, вот кошки и прижились, приспособились. А были бы с крупных собак или же с телят, то вполне охотились бы на людей. Нет кошки, что выскакивала бы навстречу хозяину, как выбегает пес, ни одна кошка еще не визжала от радости, не прыгала ему на грудь, не тосковала о его гибели, не пыталась защитить! Точно так же и дракон на человека не очень-то обращает внимание. Подчиняется, как подчиняются нам кошки, когда уступают дорогу, опасаясь пинка.
Иггельд вытащил из-за пазухи и поднял черненькую жабу ближе к лицу. Тотчас же выметнулся розовый язычок, и, как ни быстро Иггельд отодвинул дракончика, тот успел лизнуть в нос. Все четыре короткие лапки протестующе махали, стараясь зацепиться за воздух. Дракончик извивался всем телом, но Иггельд держал крепко, начал почесывать горбатую спинку, и дракончик сразу разнежился, лапки повисли, пасть приоткрылась, а выпуклые глаза смотрели на огромного человека с обожанием.
– Не знаю, – ответил он слабо, – но я его люблю Очень люблю!.. И он меня… тоже.
Апоница сказал грустно:
– Пока что чувствует от тебя тепло и ласку. Ладно, неси обратно. Это плохо, что привыкаешь.
– Плохо? Почему?
Апоница нахмурился, голос прозвучал глухо:
– Плохо.
Глава 2
Он самозабвенно возился в котловане с этими быстро растущими ящерицами, когда высоко над головой зазвучали незнакомые голоса. У барьера появились богато одетые люди, дородные, в теплых одеждах из дорогого и редкого меха. Апоница склонился над каменным барьером, указывал вниз, что-то говорил быстро и заискивающе.