Ингвар и Ольха

Ольха опустилась возле скрыни на колени. Аромат заморских благовоний стал сильнее. Ее пальцы касались холодных отполированных граней камней, трогали ювелирные украшения из золота, настолько искусно выделанные, что она и не поверила бы, что такое вообще возможно.

Не отрывая глаз от сокровищ, прошептала:

– Как красиво…

– Мир велик, – сказал Ингвар. – Что не умеют у нас, умеют в других странах. Но там, к примеру, не все умеют делать, что делаем мы.

Она не поверила:

– Что?

– Лапти, – сказал он очень серьезным голосом. – Мы, русы, видели много стран, но лапти…

Он развел руками. Ольха засмеялась, но затем голос ее стал серьезным:

– Спасибо, Ингвар. Я не знаю, почему ты решил подарить мне такое сокровище… я могла бы придумать тысячу коварных причин, но я не стану этого делать. Но взять не могу.

Он изменился в лице:

– Почему?

– Это твои сокровища.

– Верно, – подтвердил он, – и я волен ими распоряжаться. Так?

– Так.

– Я хочу доставить тебе удовольствие… доставить тебе радость… Эх, дурак я. Это ж я себе хочу доставить радость! И немалую, если говорить честно. Я хочу, чтобы ты приняла это… ну, что в скрыне. А ожерелье, серьги и браслеты с кольцами тебе лучше надеть прямо сейчас.

Она уже видела в груде сокровищ различные кольца и перстни с рубинами, изумрудами, бриллиантами и другими камнями, которых она не знала, узкие и широкие браслеты, густо усыпанные мелкими бриллиантиками и крупными изумрудами, рубинами…

– Нет, – сказала она решительно, – я не могу. Иные решат, что я продала свободу.

– Что за дурость!

Она обратила на него взгляд своих ясных глаз. Ингвар снова ощутил, как по телу прошла волна, будто по голой коже мелко-мелко кольнули сосновыми иголочками.

– А разве не так?

Он стиснул челюсти. Голос стал резким и грубым:

– Все знают, что ты не из тех, кого можно что-то заставить. И что можно тебя купить, подкупить, заставить свернуть с дороги. Это знают как твои лесные люди, так и русы. На кого ты оглядываешься?

Его злой голос застал ее врасплох. Она отшатнулась, его лицо стало злым, и Ольхе почудилась в нем обида, будто она нарочито ударила по незажившей ране. Неужто он в самом деле считает ее такой стойкой, несгибаемой?

– Я не могу, – повторила она.

Он перехватил ее руки на полдороге к ожерелью:

– Не снимай! Прошу тебя, не снимай.

– Нет, – ответила она, он держал ее за руки, и она ничего так сильно не хотела, чтобы продолжал их держать. Разве что, чтобы прижал к груди. – Это не мое.

– Ладно, – сдался он внезапно, и Ольха едва не ударила его за то, что попятился так рано. – Но прошу, поноси его сегодня вечером на пиру! Хорошо? Только один вечер. Пусть великий князь порадуется…

– А он при чем?

– Он любит красивое.

– Ну и что?

– А я, – ответил Ингвар с заминкой, и Ольха видела, как ему трудно это сказать, – люблю его. И когда могу хоть чем-то порадовать… Но мне это удается редко.

– Ладно, – ответила она с заминкой и неудовольствием, которое он ясно видел, но толковал несколько иначе. – Но только на пиру. И все.

Глава 36

Одурев от беспробудного пьянства, гости собрались было затеять скачки. Ольха вздохнула с облегчением: челядь передохнет малость, в палатах уберут… но прямо в синем небе возникли кудрявые облачка, разрослись, потемнели. Хлынул дождь. По-летнему короткий, но мощный. По двору понеслись бурные потоки, унося сор, детские игрушки.

Мужчины угрюмо собрались в палате. После такого дождя кони увязнут по колени в грязи. А ненароком свалишься, то как свинья вывозишься в грязи. Только и надежды, что к завтрашнему утру подсушит. Ночи еще теплые.

Ольха видела, как неудачливые наездники собрались обсушиться у очага. Там пошли обычные мужские шуточки, сытый гогот, потом кто-то принес кости. Вскоре выделились два могучих игрока, вокруг которых и собрались зеваки. Один был Рудый, что Ольху не удивило, но против него играл рассудительный Студен. Играл рисково, смело, за что его хлопали по плечам, подбадривали.

За любовь бьется, поняла Ольха. За привязанности дружинников. Рудого любят за риск, за бесшабашность, безудержность, теперь и Студен пытается переломить в свою пользу, завоевать сердца.

Рудый и Студен даже среди рослых русов выглядели как два дуба. Рудый играл в простой полотняной рубашке, голые до плеч руки блестели от пота. Красное пламя расщелкивало березовые поленья, воздух был сухой и горячий, но на лбу Рудого собрались капельки пота.