Ингвар и Ольха

Ингвар, захваченный врасплох, огрызнулся:

– Воевода должон мозгами руководить! Хорош бы я был, если бы перед боем с гадалками да шептухой советовался. Меня бы давно и куры лапами загребли… Так что делать будем?

– А ничо, – ответил Асмунд хладнокровно. – Не сменять же их сейчас? Заартачатся… И так меж нами не совсем дружба. Как бы за топоры не взялись. Мы сейчас и от воробьев не отобьемся.

Ингвар в бессилии метался по горнице. Рудый наконец отошел от окна. Глаза воеводы были серьезными, но насмешка таилась в самой глубине.

– Ты прав, Ингвар. Сгоряча да от усталости… или обиды какой, чего только не сотворишь… за что потом совестно. Ты-то вон только головой мыслишь! Верно ведь?

Ингвар кивнул, запоздало уловил подвох – Рудый да без подвоха! – ощетинился, как еж при виде голодной лисы:

– Головой! А что?

– Да просто здорово, а то я уж такое подумал… Олег вон и сердцу доверял… иногда, чутью то исть. Но не доверял чувствам обиды, мести, злости, зависти… Мол, недостойны мужчины! Ну а князю уж и подавно заказаны. Если мужик лишь головой своей дурной рискует, то князь – племенем. Дурных сами боги помогают выпалывать, а племя – жалко. Там и умные могут сгинуть по твоей вине.

Голос его был очень серьезным. Ингвар ощутил, будто его окатили ледяной водой из колодца. Ежели Рудый с ним говорит серьезно и занудно, как Асмунд, то дела в самом деле хуже некуда.

– Не знаю, – признался он, – может быть, я в самом деле страхополох. Пуганая ворона куста боится. Но я пойду сам посмотрю за воротами. Ладно, утром стражу как раз менять. Потерпим малость, а потом…

Когда птицы уже орали во всю мочь, а рассвет окрасил в небе облака, он измученно дотащился до своей комнаты. Смутно слышал, как Рудый отвратительно бодрым голосом отдавал приказы, менял стражу древлян, отстоявшую ночь, ставил вместо них дружинников Ингвара. Их уцелело немного, пришлось добавить крепких мужиков из погорельцев.

Он провалился в глубокий сон, едва успев стащить один сапог. Даже не слышал, как раздели и уложили, накрыли тонким одеялом. Он словно бы ощутил близкий запах леса, тревожащий запах ландышей. И от этого запаха, невесть откуда-то взявшегося в его сне, он задышал ровнее, глубже, ушел в глубокий и наконец-то счастливый мир, где нет бед и тревог…

Однако проснулся уже с ощущением беды. Быстро вскочил, оделся, опоясался мечом. Когда сбегал вниз, услышал знакомые голоса. На втором поверхе в главной палате были трое: Рудый, Ольха и Явор. Они склонились над столом с расстеленной картой. У окна в широком кресле сидел, обложенный подушками и закутанный в одеяло, Асмунд. За его спиной стояли гридни, больше похожие на медведей, чем на людей. Рудый и Ольха спорили, Асмунд задумчиво жевал ус, хмыкал, чесался, качал головой.

Ингвар постоял некоторое время, схоронившись. В груди стало пусто, будто обманули и ограбили собственные друзья. Даже родные братья, которых любил и которым доверял.

Глава 50

Хотя Рудый и сказал Ингвару, что утром заменит древлян русами, но сказал лишь затем, чтобы успокоить растревоженного воеводу. Русов осталась горстка. Даже на входе в терем пришлось оставить древлянских воинов. Не изнуренные тяжелым боем, они добросовестно простояли на страже ночь, утром еще сидели на крыльце свежие, живо обсуждали, как тут живут эти русы, почему тут много людей славянского корня, что делает их княгиня, ведь одета богаче, чем была в их стольном граде.

И когда через двор к терему направилась группка воинов в кольчугах и доспехах, древлянские стражи насторожились и поднялись, загораживая дорогу на крыльцо.

Влад был взволнован, шел быстро, почти бежал. За ним едва поспевала дюжина дружинников. Хмурых, заспанных, зевающих на ходу, но матерых, ни одного безусого, все битые, угрюмые, отмеченные шрамами.

Древлянин, его звали Чага, он и был похож на этот черный нарост на березе, выступил вперед:

– Кто идет и по какому делу?

Влад зло огрызнулся:

– Не твое дело, дубина! Важное дело, а я подвойский дружины русов. Я к Ингвару, если тебе так надо знать.

Чага заколебался. Подвойский – это первый после воеводы, а что он не рус, а их корня, за версту видно. Можно бы и пустить, но с другой стороны – со своим и полаяться можно, это не рус, что сразу в харю бьет. Да и держится этот чересчур, а подвойский – еще не князь, и Чага буркнул: