Великое избaвление

Нет ответа. Чересчур короткая юбка приоткрывает белые, пухлые бедра. Роберта мерно качается на стуле, ее кожа, испещренная красными пятнами, подрагивает, как желе. Больничные тапочки ей малы, пальцы, похожие на сардельки, торчат наружу, нестриженые ногти загибаются вниз.

— Мы побывали у вас в доме. Неужели вы прочли всю вашу библиотеку? Стефа Оделл говорила, что вы одолели все эти книги. Мы были просто поражены, как их у вас много. Мы видели фотографии вашей мамы, Роберта. Красивая она, Правда?

Тишина. Руки пациентки бессильно повисли. Огромная грудь распирает дешевую ткань блузки. Пуговицы с трудом сдерживают ее плоть. Все тело содрогается, раскачивается, взад и вперед, взад и вперед.

— Наверное, вам нелегко будет об этом услышать, Роберта. Мы виделись сегодня с вашей мамой. Вы знаете, что она живет в Йорке? У вас есть еще одна сестра и брат. Ваша мама рассказала нам, как отец любил вас и Джиллиан.

Движение прекратилось. Выражение лица не изменилось, но из глаз внезапно хлынули слезы. Немые, уродливые потоки глухой скорби пролагали себе путь среди складок жира, обтекали гноящиеся прыщи. Липкая струйка потекла из носа, достигла губ, сползла дальше на подбородок.

Линли поспешно шагнул к девушке, достал из кармана белоснежный платок и начисто утер ей лицо. Взял безжизненную мягкую ладонь в свои руки и крепко пожал.

— Роберта! — Она не отвечала. — Я найду Джиллиан. — Линли выпрямился, сложил шелковый платок, украшенный монограммой, и убрал в карман.

Что говорил Уэбберли? «Вы многому научитесь, работая вместе с Линли».

Теперь она поняла. Она не могла взглянуть на него, не могла встретиться с ним глазами. Она знала, что прочтет в глазах напарника, и не могла смириться с тем, что обнаружила это качество у человека, которого раз и навсегда сочла типичным бездушным представителем высших классов.

Этот человек танцевал в ночных клубах, покорял женские сердца, расточал шутки и улыбочки, легко существовал в позолоченном мире денег и титулов. Неужели это он был сегодня с ней в Барнстингеме, полный понимания и истинного сочувствия? Немыслимо!

Линли разрушил шаблон, который Барбара столь старательно создавала в течение многих лет. Надо как можно скорее подобрать другой шаблон, иначе огонь, столько лет полыхавший в ее груди, угаснет. А если угаснет это мучительное пламя, с ним прекратится и сама ее жизнь.

Вот о чем думала Барбара, возвращаясь в Келдейл, мечтая как можно скорее избавиться от общества Линли. Но когда «бентли» въехал в деревню, Барбара поняла, что напрасно надеялась на скорое избавление: посреди моста, перегораживая дорогу, по которой должна была проехать машина, Найджел Парриш схлестнулся в неистовой ссоре с каким-то молодым человеком.

9

Казалось, сами деревья превратились в огромный орган. Музыка была повсюду, взмывала крещендо, чуть стихала и громыхала вновь. Барочная композиция, роскошная, мощная, всеобъемлющая. Линли представилось, что в любой момент здесь может явиться Призрак Оперы. Едва заметив «бентли», противники разошлись. Выкрикнув напоследок какую-то угрозу в адрес Найджела Парриша, его недруг направился в сторону главной улицы.

— Придется нам побеседовать с Найджелом, — вздохнул Линли. — Вам не обязательно в этом участвовать, сержант. Отдохните.

—Я вполне могу…

— Это приказ, сержант. Черт бы его побрал!

—Слушаюсь, сэр.

Линли выждал, пока Барбара не вошла в здание маленькой гостиницы, а сам побрел через мост к причудливому небольшому коттеджу на дальнем конце деревни. Да уж, диковинное жилище. Фасад дома украшали поздние розы. Их годами никто не подстригал, и цветы буйно разрослись, почти полностью скрыв от посторонних глаз маленькие окна по обе стороны двери. Розы карабкались вверх по стене, гордо венчали карнизы и уходили вверх, все выше, покоряя крышу. Цветы превратились в сплошной ковер тревожного ярко-красного цвета. От их аромата воздух казался гуще, и сладкий запах сделался невыносимым, как зловоние. Это не было красиво — это было почти омерзительно.

Найджел Парриш уже удалился в дом. Линли последовал за ним, приостановился на пороге, осматривая помещение. Музыка продолжала греметь. Линли с изумлением уставился на источник этого музыкального извержения, мощнейшие динамики во всех углах комнаты, так что в центре ее создавался водопад, водоворот звуков, Никакой мебели, кроме нескольких стульев. До ниток протертый ковер, электроорган, магнитофон, проигрыватель, приемник.