Меч Вайу

Надежда на сборщика податей, который должен был отправить Марсагета в заоблачные жилища предков, растаяла, как первый осенний ледок, – голова предателя до сих пор торчала на шесте у главных ворот Старого Города. Что он успел выболтать, пока его шеи не коснулся меч палача? – вот вопрос, не дававший покоя Афенею.

Если Марсагету стали известны замыслы ольвийского купца, то можно не сомневаться, что теперь вождь позаботится о собственной безопасности самым тщательным образом. И кто знает, когда еще подвернется удобный случай выполнить наказ царя Гатала…

И теперь Афеней с тоской и внутренней дрожью думал, как явиться на глаза повелителя роксолан и стоит ли вообще это делать – Гатал не миловал ослушников. Но что же делать? Куда податься? В Элладу? Афеней только вздохнул – кто его там ждет? Быть изгоем среди подлинных эллинов – а они, конечно, потребуют, чтобы он предъявил документы, подтверждающие его гражданские права и родословную, – ему вовсе не хотелось. Просить поручительства у Герогейтона? Тот ни за какие деньги не согласится солгать перед коллегией жрецов и безоговорочно выложит все сведения об Афенее, что еще хуже; впрочем, главного жреца храма Аполлона Дельфиния все равно об этом спросят. Затеряться среди разношерстных племен, подданных царя Понта? Кто может быть уверен, что тайные осведомители царя Гатала не отыщут его и там – чересчур уж заметной фигурой был ольвийский купец в припонтийских апойкийах эллинов…

Невеселые размышления Афенея прервал шорох у входа. В мгновение ока дальнобойный сарматский лук очутился в его руках, и оперение стрелы оседлало туго натянутую тетиву.

– Агей, господин! – Одинокий Волк опасливо просунул голову внутрь, на всякий случай прикрывая ее небольшим круглым щитом из двухслойной бычьей кожи.

И не напрасно: стрела, пущенная с близкого расстояния таким искусным стрелком, каким был Афеней, воткнулась точно в деревянный ободок щита и едва не вырвала его из рук Одинокого Волка. Тот, словно ужаленный, отшвырнул щит, с перепугу всхлипнул, упал на землю и по-рачьи, задом, уполз в кусты у входа в пещеру.

– Я тебя предупреждал, недоумок: посвисти перед тем, как сюда соваться! – гневно крикнул Афеней.

В ответ прозвучало жалобное бормотание и скулеж.

– Входи… – смилостивился Афеней и подбросил в жаркие угли мелко изрубленный сушняк.

Огонь жадно накинулся на дрова, высветив угрюмое лицо ольвийского купца и поникшую фигуру Одинокого Волка – согнувшись, он едва не на цыпочках приблизился к Афенею.

– Садись, – коротко кинул тот, и Одинокий Волк осторожно, словно на раскаленные угли, опустился напротив.

– Господин, я… – начал было он, но Афеней прервал его извинения:

– Где твои люди?

– Со мной только двое.

– А остальные?

– Как ты приказал, следят за переправами через Борисфен.

– Хорошо… – Афеней задумался.

Он так и не сообщил Дамасу, что сколотам удалось выскользнуть незамечеными из Атейополиса, и что им вот-вот может подойти подмога от других единокровных племен – в его расчеты не входило преждевременно пугать сармат. Неизвестно, как отнесется к этому Дамас и что предпримет Афеней, которого до сих пор не покидала надежда на удачный исход осады, больше всего боялся, что, узнав о помощи, ожидаемой Марсагетом, осторожные сверх всякой меры военачальники, в особенности Карзоазос, покинут со своими отрядами владения сколотов, и Дамас не рискнет сражаться в одиночку. А если предположить, что могут подойти на выручку осажденному Атейополису, древней сколотской столице, войска царя Скилура, то положение Дамаса может оказаться и вовсе незавидным. И вождь языгов при всей своей ограниченности не мог себе не отдавать отчет в том, что ожидает его отряды, случись так.

Поэтому Афеней помалкивал. Но свои меры, не надеясь на дозоры сармат, принял: люди Одинокого Волка не спускали глаз с мест, удобных для переправы через Борисфен – подмога сколотам могла прийти только оттуда. Нельзя сказать, что все это он делал ради сармат – вполне обоснованные опасения за свою шкуру не оставляли его никогда. Судьба же варваров – будь то сколоты, или сарматы, или еще кто-то – его мало волновала…

– …Господин! – Одинокий Волк пытался ужимками привлечь внимание отрешеного Афенея.

– Что там еще?

– Господин, вечером возвратился Медведь…

– Ну! – рявкнул на него Афеней, теряя терпение.