Капкан для Бешеной

– Прекрасно. И все равно, я вам подошлю Граника, пусть поколдует со своими аппаратами.

У вас, как мне говорили, со старшим группы, что работает по Монро, нечто вроде старой боевой дружбы? То-то вас обоих вчера и задействовали… Вот и отлично. Постарайтесь самые серьезные разговоры по делу Монро и… сегодняшнему в управлении не вести. Лучше это делать у вас дома, пусть старшой подъезжает. Если у него нет разгонной машины, распорядитесь выделить. В с е разговоры не стоит переносить домой, должно оставаться впечатление, что следствие идет своим чередом, без оглядки на стороннее противодействие или любопытство, но тем не менее…

– Даже так обстоит? – тихо спросила Даша.

– Даже так. И не воображайте, будто я от вас что-то скрываю. Мы в одной упряжке, но пока что ничего конкретного у меня нет… Счастливо. – Он кивнул и направился к машине, возле которой уже маячил вернувшийся водитель.

«Дела, – озадаченно подумала Даша. – Во что это меня самым старательным образом впутывают? Надо немедленно прокрутить узловые точки с Воловиковым…»

И сжалась, как от удара, вспомнив, что с Воловиковым ничего уже больше не обкрутит, что он, давно уже захолодевший, лежит наверху.

…Она легонько надиралась в полном одиночестве. Родителя дома не просматривалось еще со вчерашнего вечера. Сидела в полумраке, при зажженном ночнике, с сухими глазами и тупо ноющей иголочкой в районе сердца, прихлебывала миндальную настойку и честно старалась отрешиться от всего под оравший с раскованной хрипотцой голос Маргариты Монро:

• – Притон, прощай, не забывай,
• уходим в путь далекий,
• прощай, земля, нас ждет петля
• и долгий сон глубокий!
• Нам предстоит висеть в ночи,
• качаясь над землею,
• и нашу рухлядь палачи
• поделят меж собою!

Вяло отметила чуточку помутненным сознанием, что уж эта-то песня успехом пользовалась – и вряд ли кто-то помнил, откуда позаимствованы слова…

Как это обычно и случается, все размолвки, выволочки и нешуточные конфликты, связанные с Воловиковым, начисто исчезли из памяти. И это правильно. Ибо – пустяки и тлен. Он был правильным ментом, его, Даша не сомневалась, заманила в ловушку какая-то крайне умная и расчетливая сволочь. Мучительно было думать, что шефа положат на Кагалыке чуть ли не украдкой. Наверху уже успело сформироваться мнение, что именно так и надлежит поступить – по большому счету, все думали то же, что и Даша (а если какой козел в погонах и думал поперек, то не высказывал этого вслух), однако, как водится, приходилось считаться с обстоятельствами смерти и с тем, что не было пока реабилитирующих фактов. Не так уж трудно просечь ход мыслей начальства. Тем более, что Галахов без особого напряжения интеллекта оказался пророком – машина с омоновцами подъехала всего на пару минут раньше репортеров. Шакалов пера и камеры, разумеется, в подъезд не пустили, но они уже прекрасно знали, чей труп лежит в квартире. Словом, предстояло не только отыскать того, кто убил, но и самым недвусмысленным образом очистить имя Воловикова.

Но она пока что представления не имела, с чего начать. Хозяина квартиры так и не разыскали, как ни старались. Соседи ясности не внесли: кроме Даши со Славкой, зафиксированных бдительной склочницей с эрделем, кандидатов в подозрительные личности не имелось. Эскулапы из психушки клялись и божились, что в крови гражданки Беклемишевой не обнаружено ни малейших следов наркотиков – правда, тут же честно признаваясь, что не смеют утверждать, будто наркотиков в крови не было вообще. Некоторые производные ЛСД исчезают из организма минут через сорок после приема (что Даша знала не хуже медиков). Как бы там ни было, мамзель Икс из приличной семьи ничего не симулировала – и вправду пребывала в состоянии стойкого психического расстройства невыясненной пока природы, а потому, напичканная психотропами, спала, как чурбан, в отделении для буйных (где, несмотря на все замки, засовы и решетки, все же поставили по личному распоряжению Галахова милицейский пост). Не было концов. Что бы там ни лежало в желтой папке, она исчезла, а значит, что-то там все же было…

Вдобавок ко всему в ларьке, где Даша затаривалась пивом, оказалось только «Боярское». Пришлось взять. Дело в том, что на этикетке «Боярского» в облике то ли ухаря-купца, то ли вельможного боярина был изображен не кто иной, как Беклемишев, с подрисованной бородой, которую он по жизни не носил. Понятное дело, произошло это отнюдь не случайно, а с подачи самого банкира-промышленника. В самые первые, дурные годы перестройки он не соблазнился, подобно многим, ерундой в виде редкоземельных элементов или турецких шмоток, а прихватизировал шантарский дрожжевой завод, что позволило очень быстро взять за глотку пивзаводы не только в Шантарске, но и в двух прилегающих губерниях. Ну, а с теми, кто пытался устроить демпинг на привозных дрожжах, быстро приключались всякие грустные неприятности (парочку исполнителей Даша с Воловиковым исхитрились посадить, но клубочек, конечно же, не размотали).