Он подошел к Надежде, сжавшейся в комочек у стены, и прошипел из-под маски:
– Тихо сидеть! Не кричать!
Свои слова он сопроводил резким ударом по лицу. Замахнулся второй раз – Надя закрылась руками, и тогда мучитель изо всех сил пнул ее ногой по ребрам.
– Не волнуйся! – ухмыльнулся он. – Дойдет и до тебя очередь!
А потом вышел, оставив плачущую Надю на полу. Снова зазвенели ключи и лязгнул запор.
В то утро Романа Ивановича Бахарева, как и вчера, разбудил телефонный звонок – только на сей раз не мобильника, а городского аппарата. После исчезновения дочери он перестал отключать свои средства связи даже на одну минуту.
– Роман Иванович? – проскрипел простонародный женский голос. – Это снизу, консьержка говорит.
– Ну? – выдохнул Бахарев.
– Вам тут посылочку принесли.
– Что?! – не понял со сна он. – Какую еще посылочку?!
– А вы подойдите, получите, да и посмотрите.
– Ща подойду, – буркнул в трубку Бахарев.
Сроду не приносил ему никто на дом никаких посылок – разве что с фельдъегерем с работы документы привозили, когда он гриппом прихварывал. Да еще на пятидесятилетие деловые партнеры из Германии присылали экспресс-доставкой подарок. Но курьеры и экспресс-почта предварительно звонят, не падают как снег на голову – и теперь сердце не проснувшегося толком Бахарева застучало. В ушах зашумело. Показалось, что неведомая посылка может быть от похитителя Марии. Он накинул атласный халат на пижаму и в домашних туфлях, неумытый, спустился вниз на скоростном лифте.
– Возьмите, – консьержка протянула в окошко сверток величиной с обувную коробку.
Сверток был запаян в полиэтилен, а между пленкой и упаковочной бумагой находился лист с адресом – отпечатанным на лазерном принтере. Бахарев не стал спрашивать, кто принес посылку. Если окажется, что она имеет отношение к Машеньке, консьержку допросят профессионалы. Роман Иваныч еще не решил, кто конкретно ею займется – подручные Резо или подчиненные полковника Ткачева, – но в любом случае, это будут профессионалы, умеющие выпытывать правду.
Со свертком под мышкой он поднялся в квартиру. Ножницами взрезал полиэтилен, а затем оберточную бумагу. Под бумагой находилось что-то узкое и длинное. Это «нечто» снова было завернуто во множество слоев черной пленки, применяющейся для изготовления мусорных пакетов. Не ожидая ничего хорошего, Бахарев взрезал слои полиэтилена.
Перед ним оказалась рука – кисть и предплечье почти до самого локтя. В нескольких сантиметрах от места, где она была отрублена, руку перетянули резиновым жгутом – видно, чтобы не слишком сильно кровоточила. И все равно вся она была в подтеках крови – и запястье, и кисть, и пальцы…
Тонкая рука с длинными пальцами и маникюром, несомненно, принадлежала женщине. И, как ни зажмуривался внутренне Бахарев, он все равно не мог не признать с ужасом и тоской: то была рука его дочери, его милой, ненаглядной, несчастной Машеньки.
Бахарев уронил ножницы, упал на колени и завыл: протяжно, страшно, словно собака или волчица, оплакивающая своих щенков.
Дима принял душ и переоделся в рабочую униформу – вельветовые джинсы и свитер. Пил вторую за сегодня чашку кофе, на этот раз растворимого, и смотрел по телевизору утренние новости – благостные, как всегда в последнее время. Словно ничего плохого не происходило на всех просторах России.
В этот момент в дверь позвонили.
Репортер бросился к ней. Выглянул в глазок. Никого – лишь на коврике перед дверью лежит какой-то небольшой плоский предмет, да где-то вдалеке, на площадке, хлопнула дверь, ведущая на черную лестницу.
Полуянов ни секунды не думал, что явившаяся у двери посылка может оказаться бомбой. Он сунул ноги в первые попавшиеся туфли, по какому-то наитию схватил связку ключей, распахнул дверь и выскочил на площадку. Плоский предмет, лежащий на коврике, оказался не чем иным, как ровно таким же компьютерным диском в коробочке, что они с Надей получили позавчера от мальца. Но в этот раз диск не был даже запечатан в конверт. Журналист зашвырнул его в квартиру, захлопнул дверь и, не запирая ее, бросился к окну на лестничной клетке. Только оттуда был виден выход из подъезда на улицу.
Спустя минуту из дома в темноту двора быстро вышел мужчина в черной куртке с капюшоном. Из-за парки невозможно было разглядеть ни лица его, ни фигуры. Почему-то Полуянов был уверен, что он – именно тот, кто оставил у его двери «презент».