Фарамунд

Громыхало буркнул:

— У рекса Фарамунда побольше, чем два бурга. Но это неважно, продолжай.

Армекс бросил на него быстрый взгляд, снова поклонился Фарамунду:

— У нашего хозяина ни слуги, ни его военачальники не смеют говорить раньше своего... своего вождя.

Фарамунд с усмешкой отметил, что управляющий избегает называть его рексом или любым титулом, предпочитая именовать просто вождем, словно вожака крохотной разбойничьей шайки.

— Везде свои обычаи, — обронил он. — Твой хозяин — гот?

— Благородный конт Петариус из старинного рода лангобардов...

— А я — франк, — прервал Фарамунд. — Что велел сказать твой хозяин?

— Благородный конт Петариус, — сказал управляющий, — через три дня дает большой пир. Съезжаются владетельные хозяева бургов, земель, вожди племен. Эти пиры, благородный Фарамунд, необходимы!.. Сейчас весь мир пришел в движение, и, поверишь ли, от пира к пиру состав гостей обновляется почти наполовину!..

В голосе управляющего впервые прозвучало неподдельное волнение. Фарамунд покачал головой, но наткнулся на острый взгляд Громыхало, развел руками:

— Ты прав, мир сошел с ума. Все двигается, течет, только леса и болота пока еще стоят на месте. Но кто знает, вдруг и они завтра?.. Потому надо крепить союзы. Скажи своему хозяину, что я польщен. Скажи, благодарю... Однако... Вы все здесь успели пустить корни, я только-только появился. Значит, это мой долг и обязанность угостить окрестных владетелей в своей крепости, постараться понравиться... э-э... сдружиться! Посему вот мой ответ: за две недели я обещаю приготовить бург для встречи высоких гостей. Передай своего хозяину, что я приглашаю его на пир!

Вестник поклонился, лицо было непроницаемо. Был он обрадован или оскорблен ответом новичка, Фарамунд сказать не мог.

После его ухода Громыхало с облегчением выдохнул:

— Фу-у, пронесло... Ты хорошо ответил. А теперь надо не только крепость подготовить, но и самим подготовиться. К примеру, больше полудюжины сопровождающих за ворота не пускать...

— Почему?

— А мы с дюжиной человек не захватывали бурги? — напомнил Громыхало.

— А-а-а... Ты прав, количество ограничим. Скажем, дюжиной с каждым приглашенным. А ты не опозорь насчет вина!

Через две недели в бург съезжались нарядные всадники. Громыхало беспокоился напрасно: хотя пригласили не только Петариуса, но всех окрестных хозяев, но никто не пытался брать большую свиту. Напротив, двое: Улард и Цугардлих, явились вовсе без свиты. Громыхало это расценил как оскорбление, но Фарамунд отмахнулся.

— Ну что ты ко всему цепляешься?

— Да мне все одно, но другие скажут...

— Сильному не скажут.

Сам он встречал гостей в большом зале. Гости входили по-разному: Петариус явился первым, веселый и благожелательный, он-де просто любопытен и желает со всеми дружить, Улард вошел хмурый, суровый, долго рассматривал Фарамунда в упор, затем коротко поклонился, тут же позволил слуге отвести себя за стол, на отведенное ему место.

А Занндрид, конунг племени тевкридов, известный не только хорошей дружиной, но и на редкость длинным рядом предков, из которого последние четыре были конунгами, сразу же поинтересовался:

— Надеюсь, у вас есть достаточно великие предки... чтобы войти в круг благородных правителей этих земель?

Держался он надменно и снисходительно. Фарамунд почувствовал, что, если он это стерпит, то с ним так же будут обращаться и другие владетельные соседи. Затихли даже свои, смотрят испытующе. Если рекс стерпит или увильнет от вопроса, просто отведут взгляды, его авторитет не пошатнется. Его знают, ему верят. Но все же, все же...

Фарамунд окинул красавца конунга с головы до ног холодным взором:

— Мне великие предки без надобности. Я сам — великий предок.

Уши стоявших поблизости гостей вытянулись. Сегодня же его слова разойдутся по замку, а завтра — по окрестным землям. Они вызовут недоброжелательство знатных родов, и симпатию со стороны простонародья, искателей удачи, всех сильных и недовольных своим положением. А здесь, где знать только начала складываться, когда самые знатные насчитывают шесть-семь поколений предков, лучше опираться на безродных, но сильных.

Конунг побагровел, напыжился, ладонь его опустилась на рукоять меча. Фарамунд легонько улыбнулся, глаза сузились как у коршуна. Он даже выдохнул с облегчением, а взглядом и всем видом поощрял конунга вытащить меч, раз уж коснулся таким красноречивым жестом.