Фарамунд

Она с холодком ощутила, что если скажут, то скажут... правду. То, что сейчас творится в ее душе, в самом деле, напоминает глупую постыдную ревность, свойственную низшим сословиям.

С этого дня она видела, как вся челядь, что боготворила ее, теперь оберегает Клотильду. У брюхатой служанки из рук вырывали тяжелые ведра, мужчины готовы были вместо нее мыть полы, только бы не нагибалась, а женщины уговаривали ее посидеть, а посуду вместо нее вымоют они сами.

Осенью Клотильда родила. К восторгу и удивлению повивальных бабок ребенок оказался крепенький, в меру крикливый, и не в меру резвый. Волосенки на диво светлые, а глаза и вовсе светло-зеленые. Когда он ухватил повивальную бабку за палец, она вскрикнула от восторга:

— Как сдавил!.. Эта рука будет крепко держать меч!

Клотильде помогали купать, пеленать, с еще большим рвением высвобождали ее от любых работ, даже самых пустяковых. Брунгильда ощутила, что не находит себе места. Впервые во всей силе ощутила то странное чувство, которое называют ревностью. За всю свою жизнь никогда ни к кому не ревновала, даже к своей старшей сестре, которой доставались все родительские ласки, вся опека, но сейчас ощутила, словно в грудную клетку сыпанули горсть горящих углей.

Не только слуги, но и стражники, все воины, все говорили о Клотильде, о ее ребенке, о том, каким доблестным воином вырастет ребенок, пересказывали какая у него крепкая хватка. Все еще раздувалось, преувеличивалось, обрастало невероятными подробностями.

Зима тянулась мучительно долго. Жестокие метели в первый же месяц принесли столько снега, что уже не только челядь, все стражники и воины собирали снег, грузили на телеги и вывозили за ворота. Холодное темное небо висело над самыми крышами, угнетало, заставляло людей заползать в норы поглубже.

О Фарамунде вести доходили редко, с большими перерывами. Считалось, что зимой весь мир забивается в норы, терпеливо дожидается весны, а потом так же терпеливо ждет, когда подсохнет непролазная грязь, чтобы войска не тонули в распутице. Однако Фарамунд, пользуясь морозами, неожиданно провел свое многочисленное войско через считавшиеся непроходимыми болота, обрушился на неготовые к обороне города южной Галлии.

Его войска с легкостью сокрушили отдельные гарнизоны федератов Рима. Затем наступила весна, дороги стали непроходимыми. Однажды глубокой темной ночью в ворота громко постучали. Промокший гонец, лязгая зубами от холода, рассказал, что рекс расквартировал людей на отдых до начала лета, и скоро прибудет.

Брунгильда покачнулась от неожиданности. И хотя понимала, что однажды Фарамунд вернется, хотя ждала даже в самую лютые вьюжные ночи, все же слова гонца заставили сердце забиться, как птичку, неожиданно заброшенную в тесную клетку.

Через неделю по ту сторону городских стен затрубили трубы. В ответ на городской башне ударили в набат. Брунгильда прислушалась, кровь бросилась в лицо. Медные звуки тяжело поплыли во влажном воздухе. Приближаются не враги, сообщал колокол, едут свои. Много. Идет... да, возвращается сам рекс!

Брунгильда охнула, метнулась к зеркалу. Из широкой отполированной поверхности на нее смотрела слегка бледная молодая женщина ослепительной красоты. Брунгильда попробовала улыбнуться своему отражению, и словно молния блеснула в комнате, разом осветив блеском ровных зубов. Пухлые безукоризненно изогнутые губы сами собой раздвинулись в улыбке, молния зубов заблистала еще ярче.

По всему дворцу челядь таскала из подвалов окорока, ветчину, колбасы, выкатывали бочки с вином, резали птицу, повара спешно разжигали огни. У коновязи не помещались кони, остальных увели в конюшню.

Брунгильда с бьющимся сердцем прошла прямым переходом между башнями. Страж у дверей почтительно стукнул древком копья в пол, отступил от дверей. Ей почудилось в его глазах удивление. Все знают, вспомнила она. Весь дворец... да что там дворец, весь город наверняка знает, что вместо нее на ложе рекса ходит ее служанка. Люди посплетничать любят, просто обожают. А кто с кем делит ложе — самая лучшая тема для пересудов.

Она повела бровью на стража перед дверью в покои рекса, тот откровенно пялится, от восторга раскрыл рот. Брунгильда толкнула дверь, в Риме любой мужчина догадался бы открыть перед женщиной, шагнул в зал. В дальнем конце, прямо перед окном, мужчина шумно плескался над тазом, а второй поливал ему из кувшина. От воды шел пар.

Брунгильда остановилась, решимость мигом улетучилась. Солнечные лучи падали на плечи и грудь рекса, каждая мышца блестела выпукло и красиво. Насколько же он огромен, силен! Ей показалось, что снова чувствует идущий к ней от его могучего тела сухой жар, от которого сердце начинает колотиться чаще, дыхание останавливается, а ноги становятся ватными.