Охота на пиранью

Со страху, должно быть, толстяк разобрался быстро, звонко защелкнул на запястьях и лодыжках браслеты. Мазур присмотрелся. Самые настоящие кандалы – ручные и ножные, соединены цепью. Сработано на совесть, тяжесть, сразу видно, приличная. Тем временем на пол плюхнулся новый звенящий клубок.

– Надевай, майор, сокол наш, – послышался голос Кузьмича. – Ты не бойся, у нас погулять и означает – погулять. Таежным воздухом подышите, потом в баньку сводим. Только ты уж их не скидывай, как факир в цирке, а то мне сердце вещует, что женушка у тебя таким фокусам не обучена, и потому ничего толкового у тебя пока что и не выйдет...

Плюнув, Мазур слез с нар. Оковы весили килограммов десять и движения стесняли изрядно. Кузьмич зорко таращился, наблюдая за этим фантасмагорическим одеванием – и, когда в кандалах оказались все пятеро, дверь тут же распахнулась.

– По одному подходите, гости дорогие, – позвал старик.

Мазур пошел первым. Там стоял незнакомый жлоб, здоровенный, как все здешние, и, подобно всем уже виденным, одетый то ли купеческим приказчиком, то ли справным мужиком, собравшимся в церковь или на ярмарку. Он ловко пристегнул наручниками цепь Мазура к другой цепи, потяжелее, а потом одного за другим присовокупил к этой цепи и всех остальных. Оглядел дело своих рук не без удовольствия, отступил на шаг и скомандовал:

– Шагайте на двор, господа гости!

Странная процессия двинулась, звякая и погромыхивая. Было не то чтобы мучительно, но непривычно и унизительно. То и дело кто-то наступал на цепи, останавливая шествие. Мазур оглянулся через плечо – Ольга крепилась, старательно держа одной рукой общую цепь, другой подхватив ножные кандалы. Кузьмич шел впереди, мурлыча под нос что-то тягучее, вполне возможно, церковное. На крыльце обернулся:

– К телеге шагайте, милые. Повезем вас, как бар, не бить же ножки полверсты?

Метрах в десяти от крыльца стояла знакомая повозка – и возница, тот же самый, сидел с равнодушным лицом опытного кучера, возившего на своем веку самые неожиданные грузы. Когда пятерка под лязг и звон плелась к нему, мимо прошла женщина лет сорока – с простым русским лицом, в черной юбке до пят, синей кофте в белый горошек и сером платке. Несла она большой глиняный горшок с мукой, и от ее взгляда у Мазура мурашки побежали по спине – именно потому, что этот мимолетный взгляд был начисто лишен и неприязни, и любопытства, да и каких бы то ни было других эмоций. Столь привычно и равнодушно сам Мазур прошел бы мимо фонарного столба или газетного киоска – каждодневных деталей быта... Кое-как взобрались и расселись, свесив ноги. Кузьмич ловко запрыгнул на высокую повозку, оказавшись рядом с Мазуром – крепок был, сволочной старичок, надо признать, ни следа дряхлости...

Из-за соседнего строения, больше всего смахивавшего на амбар, выехали двое всадников – бритый Степан (бросивший на Мазура злой взгляд) и незнакомый усач. Двинулись следом за повозкой, как конвойные.

Прежние караульщики распахнули ворота, повозка выехала с заимки, но повернула в другую сторону – стала пересекать долину в самом широком месте. Там тоже оказалась колея – но не столь накатанная, как та, по которой вчера везли Мазура с Ольгой.

Утро и в самом деле выдалось прекрасное, небо было ласково-синим, безоблачным, темно-зеленая тайга казалась чистейшей, сотворенной пять минут назад на пустом месте – для жительства или охоты добрых, честных людей...

– Как самочувствие, майор? – непринужденно спросил Кузьмич. – Ты всегда такой спокойный, или только по утрам? А если я вас всех расстреливать везу? – сзади шумно вздохнул толстяк, и старик, не глядя, презрительно бросил через плечо: – Не хныкай, вонючка, шутит дедушка, натура у него такая... Вот ты знаешь, майор, что я в тебе отметил? Ни разу ты, сокол, ни у кого не спросил, что нам всем от тебя нужно...

– Ведь не скажешь, – пожал плечами Мазур.

– Так спросить-то не грех? Значит, решил на расспросы времени не тратить, а сбежать при первом удобном случае, а? Соколок... А сейчас о чем думаешь?

– О высоких материях, – сказал Мазур. – Галактика, понимаешь, куда-то несется в пространстве, планеты вертятся, кометы кружат, повсюду благолепие и мировая гармония – и надо ж так, чтобы обитал в тайге такой поганец, как ты, старче божий...

– Не любишь ты меня, сокол, – печально вздохнул Кузьмич. – Не глянулся я тебе, убогонькой...

– Так а за что мне тебя любить?

– За душу мою добрую, – сказал Кузьмич с просветленным лицом. – Я тебя не мучил, красоточку твою на баловство не давал, хоть и приставали, как с ножом к горлу, иные охальники. Живешь ты у меня, как у Христа за пазухой, лопаешь от пуза, ребяток моих увечишь совершенно безнаказанно, да вдобавок обзываешь бедного старика похабными городскими словами...