Уши в трубочку

Она фыркнула, сквозь грохот крови в ушах я услышал пронзительные звуки дудок, завывание волынок и бухающие удары в большие турецкие барабаны. Торкесса едва дышала от быстрого бега, нежный румянец на щеках стал свекольным, я ухватил ее за руку, звуки музыки громче, мы выбежали на улицу, по проезжей части двигаются нестройными рядами причудливо одетые в средневековые костюмы люди.

– Сюда, – крикнул я, – быстрее!

Мы вбежали в ряды парадников, мне тут же сунули в руки плакат, торкессе дали ниточку с цветными шарами. Из переулка выметнулись люди с автоматами в руках и пистолетами на поясах. За ними еще около взвода, эти только с автоматами, рядовые, все безуспешно шарят подозрительными и пронизывающими взорами по толпе вдоль дороги. На тротуарах люди останавливаются, машут руками, выкрикивают приветствия.

Рядом со мной мужик с ярко выраженной зеркальной болезнью прокричал басом:

– Слава Патрику!

За моей спиной подхватило несколько пьяненьких голосов:

– Патрику слава!

– Ура!

– Патрик и сейчас живее всех живых!

Мы как раз проходили мимо этих десантников, я косился на их морды и с содроганием понимал, что на этот раз за нами послали звездных рейнджеров. Торкесса сжалась, стараясь стать крохотной, как микроб, голову втягивала в плечи. Я толкнул ее в плечо, крикнул с дикарской восторженностью:

– Слава!.. Ура!.. Банзай!

Мы приближаемся, приближаемся, я пройду совсем рядом, сердце заледенело, ведь они видят всех на тротуаре буквально насквозь, могут пересчитать мелочь в их карманах, что им стоит взглянуть на парад в честь святого Патрика… и хотя я понимал, что никогда не взглянут, это против правил, однако задержал дыхание и только повыше поднимал плакат, стараясь скрыть за вскинутой рукой лицо.

Когда мы отдалились, я выждал еще чуть, перебрался с торкессой в левый край, а оттуда шмыгнули в толпу на обочине. Повсюду слышался рев труб, веселые вопли. Мы перебрались на соседнюю улицу, там поймали частника и добрались до аэропорта без приключений, что удивительно.

Еще на подходе к зданию аэровокзала услышали, как громкоговоритель объявляет ликующим голосом коммивояжера:

– Лучший отдых – в Сайта-Барбаре!.. Круглый год – лето, пальмы, попугаи… Молодоженам – льготные цены, тещам – тридцатипроцентная скидка с самолета!

Торкесса сказала торопливо:

– Мы не сойдем за молодоженов?

– Халявки захотелось, – сказал я, хотя понятно, почему ей не терпится изобразить молодоженов, изобразить до самых мельчайших и очень натуральных подробностей. – Нет уж, лучше синица в руку, чем журавль с неба. Придется по полной стоимости! А то доказывай, что молодожены, наглядно доказывай… Нет, ты не так поняла. Для доказательств здесь кучи бумаг собирают. Да, вот такие у нас сексуальные фантазии. А ты что подумала?

Билет купил с рук, что-то в нас такое, что перекупщики сразу вычислили и ринулись с билетами в руках. Я взял у наиболее неприметного мужичка с козлиной бородкой интеллигента, он принял деньги и взглянул на меня коротко и остро, словно фотографировал. В сердце кольнуло, я обернулся, но его и след простыл, все остальные на месте, а он исчез, как испарился.

– Быстрее, – торопила торкесса, – уже объявили посадку!

Мы ринулись к терминалу, ни один металлоискатель не звякнул, хотя я с ужасом и запоздало вспомнил, что так и не оставил дома пистолет. Но торкесса тащила к заполненному автобусу. Едва вскочили, двери захлопнулись, мы неспешно покатили к огромному самолету, даже лайнеру.

Мучительное ожидание у трапа, пока стюардессы проверяют авиабилеты, потом суматоха, как пробраться на свои места, сесть, а почему тут не отстегивается, как пользоваться рычагом, где люк для экстренного выхода, наконец самолет поднялся над взлетной полосой, набрал высоту и пошел в сторону Британских островов. В громкоговорителе щелкнуло, послышался уверенный сильный голос:

– Дорогие пассажиры, вас приветствует Григорий Авилов, капитан экипажа, пилот высшей категории. Вы летите на самом современном самолете, он оснащен самой надежной системой безопасности… Ай!.. Мать твою!… Что за…

Наступила зловещая тишина, донесся плачущий голос стюардессы, резко оборвался, словно отрезанный гильотиной. В огромном салоне началась тихая паника. Кто-то молился, кто-то каялся в супружеской измене, в казнокрадстве, инцесте, кто-то бросился к окну, стараясь увидеть, куда падаем, другие же, напротив, отшатнулись и вжались в спинки кресел; крепко зажмурились. Наконец после долгого молчания в громкоговорителе раздался тот же голос: