Уши в трубочку

Я только сейчас обратил внимание, что на боку вертолета крупно написано «ГАИ».

– Понабегут? – спросил я. – Уже бегут! Оставь вертолет, лучше сделаем вид, что мы ни при чем. И – смываемся. Смываемся!

Часть 2

Глава 1

Рядом гиперсуперуниверсам «Мега», «Икея» и «Ашан», все под одной крышей, целый роскошный город, а не магазин, с фонтанами, верблюдами и ледовым катком, под этим куполом Париж бы поместился, но ребятам этого мало: рядом строится еще что-то совсем уж охрененное, мы пробежали туда, постепенно сбавляя шаг, на стоянке выбрали приличный автомобиль, я без труда открыл, торкесса юркнула за руль, заявив:

– Я поведу.

– Почему?

– Если придется отстреливаться…

– Все понятно, – ответил я и выпятил грудь, – это мужская работа. Мужчины страсть как любят стрелять!

Охранник на выезде посмотрел с великим подозрением, но торкесса улыбнулась чарующе, да и я выгляжу круто, никто другой не сумел бы угнать с этой стоянки машину, но мы ж инопланетяне, не хрен собачий, так что машина без препятствий выкатила на улицу.

Торкесса некоторое время вела, глядя только прямо перед собой, на меня не смотрит, давая время привести дыхание в норму. А когда раскрыла хорошенький ротик, голосок был саркастическим:

– Ну и зачем это все?

Я растерялся:

– Как зачем?

– Да, – повторила она упрямо, – зачем? Ты сколько людей… обидел? А они к нам никакого отношения не имеют.

– Уже не имеют, – согласился я.

– И не имели раньше, – возразила она.

– Ничего, – возразил я бодро, – наркотикам тоже надо сказать нет!.. Правда, они не слушают, но все равно! Вот я и сказал свое «нет».

– И для этого столько бегал, прыгал, плавал, кувыркался…

Я ощутил, как жаркая волна накрыла меня с головой, уши защипало. Пробормотал:

– Но ведь… Нужен был драйв! И дабл твист. Я все это дал. Вся жизнь – театр, а люди в нем… икринки.

– Вся жизнь – театр, – поправила она педантично, – люди в нем – актеры, а главную роль играют деньги. Так у вас говорят?

– Ну раз театр, – пробормотал я, – то мне суфлера бы…

– Я твой суфлер, – сказала она категорически.

Машина проносилась по затихшим улицам, как снаряд, торкесса начинала засматриваться на рекламы прокладок и шампуня от перхоти. Я обеспокоился, впереди прямая дорога вилюжит, поинтересовался осторожно:

– Ты веришь в бессмертие?

– Конечно, – ответила она с удивлением. – А что?

– Я нет, так что сбавь скорость, там впереди крутой поворот…

– Вся жизнь, – сказала она мудро, – крутые и неожиданные повороты!

– Жизнь, – возразил я, – на десять процентов из того, что с нами происходит, а на девяносто – как мы реагируем. Я просто человек, который на все реагирует!

Ветер расплел прядь ее волос и стегнул меня по лицу. Я ощутил, как по телу пробежал электрический ток, оно реагирует даже раньше, чем я соображу, как реагировать правильнее, чертовы инстинкты, чего это мы от обезьян, а не от осьминогов!

– А я всю жизнь мечтала, – вздохнула она, – о банальном счастье…

Встречный ветер срывал с ее пухлых губ звуки, а букву «б» она произнесла так тихо, что я запнулся с ответом и внимательно посмотрел на нее, не послышалось ли, но ее лицо оставалось строгим и одухотворенным, и я решил, что если даже в самом деле услышу то, что послышалось, все равно решу, что у меня ухо со странной дырой, и, не дрогнув, буду продолжать говорить о Высоком.

– Мечтать не вредно, – возразил я. – Вся жизнь – мечта, хотя подобна коробку спичек. Обращаться с ней серьезно – глупее глупого. Обращаться несерьезно – опасно.

– Что такое коробок, – произнесла она медленно, с трудом выговаривая непонятное слово, – спичек?

– Есть же такие дикие люди, – изумился я. – Вы там на Бетельгейзе огонь трутнем добываете, да?

– На Бетельгейзе нет жизни, – объяснила она терпеливо.

– Это и понятно почему.

– Почему?

– У вас даже спичек нет!

Она фыркнула:

– Теперь я понимаю, почему аппаратура для поисков разумной жизни во Вселенной всегда направлена от Земли.

– Интеллект, – сказал я мудро, – это такая штука, что может встретиться и еще где-нибудь в космосе. Если искать, конечно, долго. Разумеется, не на Бетельгейзе…

Она окрысилась: