Империя Зла

– Нам можно, – твердо сказал Тюпа. – Мы русские! Москва наша. А эти чернозадые, хоть и москвичи в десятом поколении, но они все равно чужие! Как и жиды, пусть даже перебрались сюда при своем жиденке князе Владимире.

Народ на троллейбусной остановке расступился. У дюжих парней, подогретых водочкой, это за версту видно, всегда быстро кончаются слова, и тогда переходят к более весомым аргументам, а тут еще эта продажа оружия....

Вожак посмотрел на народ, прикрикнул на своих:

– Прекратить! Что раскрякались как жидовня в кнессете?.. Соберемся в штабе, обсудим без спешки.

Подкатил троллейбус, но народ пугливо расступился, пусть садятся, а они пойдут на места, что останутся. Понятно, у кого сейчас штабы.

Вожак зорко осматривал своих орлов. Да, на чернозадых злы, как и раньше. Но... не совсем как раньше.

Этот чертов суд шариата здорово попутал все карты.

На другой день, когда Кречет в течение получаса принимал представителей разных конфессий, он задержался возле Фазитуллина, муфтия Московской мечети:

– Я слышал, ваш суд шариата осудил и наказал насильника... Не слишком ли круто? Это же не публичная порка, после которой следов не остается.

Муфтий поклонился, ответил невозмутимо, чувствуя за спиной несокрушимую мощь Аллаха:

– Суд выслушал его очень внимательно. Слушали и решали люди, которым далеко за пятьдесят. Значит, они уже достигли житейской мудрости. И решал не один, а тридцать человек.

Кречет согласился:

– Да, это даже больше, чем в суде присяжных. Но, насколько я знаю, клеймо на лбу в исламе не предусмотрено... Это чисто русское: рвать ноздри, клеймо на лбу и щеках... Так наказывали при отце Петра Первого за курение табака...

Муфтий светло улыбнулся:

– Мы все – дети Аллаха. А он знает, что одному ребенку довольно погрозить пальцем, другому дать подзатыльник, третьему надо показать конфету, четвертого похвалить... А насчет клейма наш мудрый президент не совсем прав. Первое клеймо поставил Аллах на лбу первого же преступника – Каина, убившего своего брата...

Кречет покачал головой:

– Черт бы вас побрал! И так уже московские слесарюги ваш суд шариата нахваливают!

У муфтия глаза темные, как спелые маслины, у Кречета светлые, но оба читали в глазах собеседника все недосказанное. Муфтий легонько улыбнулся, сильные мужчины понимают друг друга без слов. Понятна и показная грубость президента, которой тот прикрыл похвалу и даже зависть к полному пренебрежению мусульман к воплям массмедии.

И все-таки по телевидению все чаще показывали трупы, плачущих женщин, осиротевших детей. Кречет мрачнел, министры прошмыгивали под стенами тихие, как чучундры, а Черногоров появлялся с вытянувшимся лицом, серый от недосыпа, с темными мешками под глазами. В нагрудном кармане постоянно верещал сотовый, Черногоров коротко отдавал распоряжения злым лающим голосом, смотрел по сторонам с тоской, и было видно, что сам он здесь, а душа носится по улицам вверенным ему городов и весей, самолично наводит порядок, раздает зуботычины, отбирает оружие у дураков, чересчур прямо понявших свободы...

Когда Краснохарев с неудовольствием заметил, что надо бы поэффективнить работу милиции, поэффективнить, а то чересчур много убитых, Черногоров взорвался:

– Все это брехня!.. По нашим данным убитых и раненых совсем не столько!.. В Москве каждый день убивали по пять-семь человек!.. Это считалось нормой, которую мы брали обязательство неуклонно снижать. На сегодня только в Москве за последнюю неделю продано сто тысяч двести пятьдесят четыре единицы огнестрельного оружия, а число погибших увеличилось только на три человека!.. Это по телевидению показывают так, будто здесь по улицам текут реки крови!

Министры переглядывались, послышались вздохи облегчения, кто-то что-то сказал бодрым голосом, в ответ коротко хохотнули. Краснохарев сказал озадаченно:

– Гм... Конечно, и эти трое погибших... -э-э... у них же были семьи, дети, то да се, преступность надо неуклонно снижать, добиваться ее снижения, потому что государство просто обязано заботиться и охранять, предохранять... Вообще-то три человека – это не цифра. Погибли, ну и хрен с ними. Их еще сто пятьдесят миллионов. Но реки крови... Степан Бандерович, это ваша недоработка!.. Это надо прекратить. Прекратить это надо.

Коломиец, с таким же серым, как у Черногорова, лицом, а мешками под глазами побольше, сказал измученным голосом: