Империя Зла

– Лучше вы, – сказал я. – Так будет красивше. Президент улетает в дальние страны вершить дела великие, но не забывает о малых. Потом это войдет в учебники. Звоните!.. Но сперва отдайте пару распоряжений.

Кречет посерьезнел, снял трубку красного телефона. Несколько мгновений слушал, затем я услышал только два слова:

– Операция «Культура».

Когда трубка плотно легла на место, я поинтересовался:

– Почему «Культура»? Мне показалось, что им до культуры, как до Перми креветкой. Или все по массмедии?

Он поморщился:

– Какая из массмедии культура? Просто раз уж наш Степан Бандерович свои пьесы из застенчивости снял, то увековечим его хоть так.

Я не понял, всерьез или нет, лицо как всегда каменное, грубое, полное презрения к собеседнику. Иногда генерал демонстрировал тонкое понимание юмора, иногда же... иногда у него проскакивало какое-то иное восприятие смешного.

В коридорах был вскрик, возмущенный вопль, но голос оборвался на полувсхлипе, словно могучий кулак угодил под ложечку, а потом еще и зажали рот. Рослые парни в штатском пробежали по лестнице, а в конце коридора другие рослые тоже бегом протащили крупного господина к дверям. Через окно было видно как впихнули в машину, а та по-каскадерски сорвалась с места. Может быть, взяли как раз того, который подобрал ключи к Коломийцу, когда министр культуры попал в опалу и вот-вот должен был вылететь, но пока еще имел доступ к важнейшей информации.

Рано утром, когда мы, изображая свеженьких, рассаживались за общим столом, и никто еще не просил кофе, распахнулась дверь, и вошел Кречет, громадный и в самом деле свежий и подтянутый, хотя серое бугристое лицо заметно побледнело, скулы заострились, словно не только не давали спать всю ночь, но и не кормили.

– Отбываю, – сообщил он бодро. – Если в самолет не засунули бомбу, скоро увидимся. Степан Викторович, ты уж проследи за этими... А то и так наша вахтерша забеременела, хотя тут и ночует. А без моего присмотра уж и не знаю...

– Прослежу, – пообещал Краснохарев угрожающе. – Они из-за этого стола не выйдут до вашего возвращения.

– Ну это вы их слишком.

Краснохарев сказал веско:

– На них еще пахать и пахать! А они в интеллигенты лезут, чтобы ничего не делать, а только критиковать. Потому и отступаем, что в Штатах интеллигентов нет, а лесорубы... лесорубами остались. Вот подойдите к любому пивному киоску, где околачиваются наши слесарюги. Послушайте их, послушайте!.. Они точно знают как спасти нашу экономику, как вылечить рак, как вставить Америке, как поставить Апину, как строить звездолеты, как вообще жить, какие книги читать и какую водку пить!.. А в Штатах как раз они и стоят у власти. Только теперь при галстуках и компьютеры делают. Но, как и наши слесарюги, они считают правыми только себя, все остальные европы – дураки набитые. Надо жить только по-штатовски, над проблемами голову не сушить, трахать все, что движется... и что не движется – тоже, Нашим мы еще можем сказать: «Слесарь Иванов, не слесарите!», а ихним сказать некому, они сами у власти...

Кречет выложил на стол кулаки. Широкие, крепкие, с расплюснутыми костяшками пальцев, они припечатали к столу бумаги, с которыми он летел на совещание глав государств исламского мира. Когда все взгляды прикипели к ним, он разжал и снова сжал пальцы, мы услышали скрип кожи, а Кречет проревел своим злым запоминающимся голосом:

– Некому?

Марина просунула голову в дверь:

– Платон Тарасович, в приемной Коломиец...

– Так чего он там? – удивился Кречет. – Конечно, ногой дверь распахивать никогда не научится, это не Коган, но такая щепетильность уж чересчур.

Коломиец вошел с робкой извиняющейся улыбкой. Я кивнул, Кречет обнял его за плечи, подвел к столу и усадил со словами:

– Все-все! Закончилось. Сказбуш уже начал аресты! Всех, кто поспешил установить с вами контакт по поводу снабжения... конфиденциальной информацией. Ниточки потянулись оч-ч-чень далеко. Все! Самолет уже ждет. До завтра!

Он быстро зашагал к двери, бросив косой взгляд на экран, глядя как американский флот остановился перед устьем пролива, где Первый Краснознаменный перегородил дорогу.

Его догнал горестный возглас Коломийца:

– Что мы делаем... что мы делаем!

Глаза министра культуры были уже не растерянными, а затравленными. Кречет захлопнул за собой дверь со словами:

– Даем понюхать монтировку.

Когда дверь за президентом захлопнулась, Яузов пробурчал: