Империя Зла

И вот этот подвижник, который уже и сантиметры с пуза начал сбрасывать, и мышц на груди поднаростил, и спину выпрямил... вдруг не выдерживает постоянного нашептывания со всех сторон... Ну, всяких там «Голосов Америки», «Свободной Европы» и массы других, бросает гантели... И видит как много за это время его друзья, что жили проще, как много баб поимели, как много вина выжрали...а он отстал, стыдно другим в глаза смотреть, что вот так тужился, пока они гуляли во все...

А почему стыдиться? Ведь ты единственный, кто пытался стать лучше! Ну не получилось, опустился до уровня остальных. Но ты пытался, а они даже не пытались.

Глава 17

Володя придирчиво проверил, хорошо ли я надел ремень безопасности, ибо по дрянной рассейской привычке я никогда не забрасывал эту штуку даже на плечо, опустил стекла, и машина бесшумно выползла на улицу.

Храм Христа Спасителя блистал как елочная игрушка. Яркое до нелепости пятно на сером вообще-то пейзажике Москвы, празднично веселое, скоморошистое, чисто по-русски не знающее удержу в пропорциях, красках, формах.

Я поймал себя на том, что смотрю с удовольствием, хотя вообще-то меня корчит от самого слова «Спаситель». Откуда взялся Спаситель, который меня спас непрошено? Как меня спасала Советская власть, тоже непрошено, от рая, а потом и от поджигателей войны?

Володя поглядывал искоса, помалкивал, даже старался дышать через раз, чтобы не спугнуть важную государственную мысль, а я просто сидел и злился, что полжизни меня заставляли голосовать за партию. Просто за партию, даже не называя ее по имени. Само собой разумелось, что другой партии нет и быть не может. А человек мог быть только партийным или беспартийным.

Потому сегодня утром, когда с утра пораньше ведущая телевизионная дура важным голосом спрашивала некого деятеля, верующий он или нет, то у нее даже не возникало сомнений, что можно быть либо неверующим, что крайне сомнительно для современного политика, либо верующим – естественно, в родную Коммунистическую... то бишь, родную православную церковь. Которая не признает других, как родная Коммунистическая не признавала тоже, и если раньше отцом народов был генсек, то теперь отцом является патриарх, который так и зовет себя «Святейший патриарх Всея Руси». То есть, не спрашивая меня, хочу ли я, чтобы он был моим патриархом, а просто назначил себя моим вождем – и все.

Володя заметил, что я посматривал на Храм, а когда тот скрылся из глаз, осторожно напомнил:

– Завтра там торжественное богослужение. Всенародная молитва! Всем народом будут просить прощения за убийство царя. Сам Патриарх Всея Руси изволит служить...

Я проворчал:

– Патриарх Всея Руси? Значит, и мой патриарх, так как я тоже живу здесь, на Руси.

Володя проговорил неуверенно:

– Ну... выходит...

– Правильнее, – пояснил я, поддаваясь не то старческой привычке поучать молодежь, не то позыву пророка нести благую весть в массы и отворять очи всяким олухам, – назваться патриархом всех верующих христиан, все-таки не все живущие в России признают генсеком Христа! Еще вернее было бы назвать патриархом всех православных! Замах и амбиции велики непомерно. Тупые просто не замечают, они только видят в каком платье Пугачева вышла, а высоколобых уже злит. И хотя тупых девяносто девять и столько же десятых, но все-таки погоду делает та тысячная долька процента, что не «как все».

Володя уважительно кивал, на лице была гордость, что он везет такую вот тысячную долю.

– Да, – сказал он почтительно, – патриарх Всея Руси... это и наш, значит. Выходит, так. Я как-то не думал о таком.

– Когда, – сказал я, – хотят похвалить кого-то из русских, то говорят, что он воспитан в страхе Божьем! Что постоянно страшится Бога, что постоянно молит о милости!.. Не знаю как тебе, но я не русский, наверное. Наверное, я все-таки русич. Те Бога не боялись. А чего бояться, если мы и есть Даждьбожьи внуки? И чего деда униженно молить, он хоть и строгий, но добрый, собственных внуков не обидит. И, конечно же, русичи не станут угодниками, ибо угождают только рабы да холопы. Рабы русичей, русские рабы. Если еще короче, то просто – русские.

Володя расправил плечи, вспомнил о своей другой профессии. Спецназовцу не пристало никого бояться. А жить в страхе все равно противно, хоть в страхе перед противником, хоть перед своим начальником.

Когда проходил по длинному кремлевскому коридору, из-за приоткрытой двери доносился красивый хорошо поставленный голос. Я на ходу заглянул, что-то слышится противно знакомое. Так и есть, Сергей Бережанский, член-корреспондент, академик, который не очень известен в научном мире, но его постоянно видишь на экранах, в газетах читаешь его интервью. Он даже ведет какую-то популярную передачу, а в передачах участвует, начиная от дурацких шоу, до не менее дурацких дискуссий о судьбах страны, где домохозяйки вперемешку с бездельничающими мальчишками пытаются и не могут вспомнить учебник истории для четвертого класса.