Святой Грааль

Совсем расхрабрившись, он рискнул оторвать руку от выступающего перед ним костяного валика, бережно погладил мешочек у пояса с выступающим боком драгоценной чаши. С нами Бог и кровь Христова! Даже если дракон сотворение дьявола, то сейчас служит добру. Высшая сила Христа в том, что не всегда обязательно убивать врага, все священники это твердят. Заставить служить себе — высшая доблесть воина крестоносного войска за освобождение Гроба Христова. Но ежели сарацина убивать не обязательно, то дракона тем более — зверь не человек, он всегда невинен, даже самый лютый не ведает, что творит, даже акулы невинны, их такими сотворил Господь...

Томас сложил пальцы щепоткой, намереваясь украдкой перекрестить спину, на которой сидел, вдруг заколебался. А если творение дьявола вспыхнет адским пламенем и рухнет как факел? Ангелы могут и не подхватить верного воина Христова: заняты или не заметят, у Пречистой Девы на руках малый ребенок, так что шмякнется с высоты в одну-две мили, а чаша опять закатится куда-нибудь.

Он торопливо развязал узлы, вытаскивать чашу не стал — сунул руку в мешочек. По кончикам пальцев пробежала щекотная дрожь. Выпуклый бок словно узнал, потеплел от прикосновения защитника, верного рыцаря.

Томас вздохнул, завязал веревку туже, нахохлился и сунул ладони под мышки. Ветер пробирает до костей, и хотя в доспехах защищен как в собачьей будке, но в щели дует, у дракона-то шкура толще!

Небо во всю ширь было синее, справа и слева, спереди и сзади. Далеко слева протянулась вереница гусей, но дракон то ли не заметил, то ли был сыт. Справа тоже наметилось странное пятнышко, Томас, однако, слишком продрог, чтобы всматриваться внимательно, но пятнышко приблизилось, рыцарь разглядел длинный расписанный всеми красками ковер — очень мохнатый. В середке сидел согнувшись человек в тюрбане, тоже явно замерз: согнулся, зябко кутается в цветной халат. Ковер, колыхаясь, как толстая мохнатая гусеница, полз почти тем же курсом, но дракон летел намного быстрее. Томас рассмотрел смуглое усталоелицо,человекпроводилих завистливо-безнадежным взглядом. У Томаса на миг возникло желание показать ему конец веревки, как делали грубые моряки, обгоняя другое судно, но врожденное благородство рыцаря не позволяло грубых жестов, да и пальцы озябли так, что не свернули бы даже фигу, тем более не удержали бы веревку.

Человек на ковре летел чересчур низко: несколько ворон, злобно каркая, погнались за летящим ковром, но человек лишь втянул голову в плечи и сгорбился еще больше, зябко натягивая халат на уши. Вороны, прогнав врага со своей земли, отстали, начали ходить кругами, как гордые орлы.

Дракон летел и летел, Томас устал, замерз и проголодался как волк. Калика уронил голову на грудь, упершись подбородком, висел без движения. Он оставался бледным, словно мертвец. Томас снова отвернулся со вздохом, уже привычно то хватаясь за выступы, то распластываясь под тяжестью.

Глава 17

Так они летели до полудня. Калика не приходил в себя, хотя корчи отпустили. Дважды Томас поправлял дракона: тот, как слепой на один глаз конь, упорно пытался свернуть и летать по кругу, но Томас следил за солнцем, благо чаще всего летели выше облаков. Делал поправку на движения самого солнца, которое Божьим повелением встает на востоке, тащится через небесную твердь до запада, где уходит в нору, а за ночь его перетаскивают по всему подземелью проклятые грешники к земному краю на востоке. За лето устают, осенью волочат все медленнее, а зимой вовсе двигаются как сонные мухи, так что весной у Повелителя подземного мира терпение рвется, он швыряет тащильщиков в геенну огненную, а в упряжку пристегивают свеженьких. Возможно, в новой упряжке будет сэр Горвель с сарацинами.

Дракон лишь однажды повернул голову, Томас ловко зашвырнул два куска в пасть, а третий полетел мимо: дракон в этот момент начал отворачиваться. Томас выругался, провожая сожалеющим взглядом увесистый ломоть. В желудке тихонько шевельнулось, жалобно квакнуло.

Томас поерзал: вроде бы нелепо обедать, сидя на летящем драконе, но есть хотелось взаправду, а проклятый дракон чавкает так, что у Томаса рот наполняется слюной.

Он развязал один мешок, другой, отыскал узел с турьими печенками. Вытащил одну трепещущую, словно живую, скользкую. Пришлось пальцы вгатить, кровавя, в самую середку, чтобы не выронить. Зубы сами с хрустом впились в сочную мякоть, кровь брызнула на руки, но Томас уже вообразил себя в родном лесу на берегу Дона, когда со свитой верных людей залесуют оленя, разделают на месте, собакам бросят внутренности, а сами торопливо разделят еще теплую печень!