Артания

Он остановил коня перед храмом и, как все, в нетерпении посмотрел на солнце. Раскаленный добела диск поднимался к зениту для одних невыносимо быстро, для других – застыл на небосводе, прикипев или прилипнув, словно вылетевший из горна комок металла, что намертво пристывает к наковальне.

Тулей сделал страже знак, та с готовностью оттеснила народ. Он изволил выйти из парадной коляски, огляделся. День теплый и солнечный, народу больше, чем на самые пышные торжества в честь богини Апии. Явились, судя по одеждам, даже обитатели дальних сел, наслышаны, что сегодня должно или может произойти…

Он хмурился, еще не понимая, почему так паршиво и как бы он хотел, чтобы получилось на самом деле. Оглянулся, Итания в коляске бледная, выпрямилась, лицо застыло, словно отлитое из воска. Длинные ресницы прячут глаза, не угадать, что там: блеск или пустота во взоре, ведь его девочка с детства знает, что свое личное надо приносить в жертву государственным интересам. Такова судьба детей тех, кто правит. В чувствах свободны лишь животные да простолюдины.

Простучали копыта, Янкерд подъехал и, не слезая с коня, сказал торжествующе:

– Тцар! Час пробил.

Он повернулся в сторону Итании и окинул ее взглядом собственника. Она равнодушно смотрела мимо. В ее больших серых глазах отражалась искривленная площадь, люди в цветных одеждах. Но Янкерда в них не было.

Тцар вздохнул.

– Ты прав. Срок миновал. Варвар… отважный и умелый, теперь это можно признать, не вернулся. Теперь можно сказать, что и не вернется. Если бы мог, уже вернулся бы… И время было, да и награда велика. Для него так и вовсе… безмерная.

Янкерд сказал горячо:

– Я бы прошел всю Славию вдоль и поперек, добыл бы все мечи и принес бы к любому сроку, только бы не потерять Итанию! Я бы… Я бы…

Он распахнул руки, не то намереваясь обнять Итанию, не то показывая ширь своей натуры и безмерность любви к дочери Тулея.

– Да, – сказал Тулей, он сам уловил грусть в своем голосе, удивился, повторил громче: – Да. Срок миновал, теперь моя дочь свободна от клятвы ждать этого храброго, надо признать, артанина. Как свободен и я от моего милостивого обещания ждать его до новолуния.

Среди придворных началось веселое оживление. Слова сказаны, угроза позора породнения с диким артанином миновала.

Итания ощутила, как взоры всех на ступенях дворца и даже на площади уперлись в нее. Кровь прилила к щекам, она ощутила подступающий гнев, но сжала кулачки и сказала спокойно:

– Да, отец. Ты прав.

Тцар наклонил голову, а когда поднял, в глазах было странное выражение. И жалость, что варвар исчез с уже добытыми ножнами и рукоятью меча, и… еще что-то в глазах отца удивило Итанию.

– Значит, – проговорил тцар, все замерли, слышно было, как далеко-далеко за городской стеной залаяла собака, – значит, моя дочь свободна от своего слова. Она не обязана больше ждать этого храброго и мужественного человека. Героя, теперь можно признать! Ах да, уже говорил… А раз так, ее рука отныне свободна.

Женихи толкались, выдвигались вперед. У многих на лицах было жадное желание, надежда, что в последний миг выбор может пасть на кого-то из них.

Янкерд сдержанно улыбнулся. Золотые доспехи блестели как жар, блики победно кололи глаза.

– Отец, – сказала Итания громче. – Отец, ты прав, ты прав во всем!.. Герой опоздал, теперь я вольна от своей клятвы ждать его. И от клятвы выйти замуж, едва он явится с найденным мечом. Теперь я свободна… Но разве я давала клятву немедленно выйти за одного из тех, кто сейчас смотрит на меня, как на овцу без пастуха?

На площади в мертвой тиши кто-то ахнул. На него зашикали, на зашикавших зашикали тоже. Волна шума прокатилась в обе стороны и затихла на ступенях дворца и храма.

Тулей нахмурился.

– Дочь, что-то я тебя не понял.

– Отец, – сказала она горячо, – только что закончилось время, которое я обязалась ждать этого… Придона. Теперь я свободна от клятв!.. Но, отец, теперь я хочу ждать его без всяких клятв. Хочу ждать по своей воле. Хочу, чтобы он прискакал на своем горячем коне… и увидел, что я его ждала не как привязанная за шею овца, а как… как…

Жаркая кровь бросилась в ее лицо так, что запылали щеки, а кончики ушей обожгло, как в огне. Она запнулась, глаза беспомощно обшаривали толпу.

Янкерд наклонился к канцлеру и что-то быстро-быстро говорил. Щажард кивнул управляющему, быстро подошел к тцару и стал шептать в ухо. Брови тцара сдвинулись к переносице, глаза сверкнули грозно. В толпе начался шум, сначала недоверчивый, потом народ закричал ликующе, стали выкрикивать имя Итании, призывать на ее голову милость богов, славить, орать ей здравицу и пожелания вечной красоты и молодости.