Время действовать

Дверь подъезда была отделана дубовыми панелями и зеркальными стеклами. Я стоял и смотрел на все это несколько секунд.

Напротив финансовой компании «Молот» расположился небольшой продовольственный магазин. Я вошел туда, встал у лотков с зеленью, потому что они были у окна. Нюхал огурцы, щупал морковку.

Наконец за зеркальными стеклами напротив, через улицу, появилось чье-то лицо. Панельная дверь отворилась — медленно, осторожно. Кто-то стоял там в полумраке, оглядывая улицу. В щель высунулась голова. Щетка белокурых волос. Мускулистое туловище. Кожаная куртка, джинсы, сапоги.

Я мрачно отсалютовал ему сквозь витрину, взяв в руку самый большой лук-порей.

— Здорово, Гугге, — сказал я.

12

Зверь остановился, увидев мою машину. И тут же отвернулся и уставился в какую-то витрину, ловя в ней слабое отражение улицы. Я улыбнулся: Зверь, мой друг, вызывающе длинноногий, руки спрятаны в складки пончо, черные локоны развеваются на ветру. Если он хочет остаться незамеченным в Эстермальм (Стокгольм, Швеция), так ему надо закопаться в землю.

— Э, — сказал я, — иди сюда. Ты уже обманул полицию безопасности. Они не сильны в уличных играх.

Гугге тоже в этом не был силен. Но вот ирландцы — да. Может, Зверь был прав.

Я вылез из «пежо» и направился к Нюбругатан. Именно такого поведения и ждал от меня Зверь. Я остановился у какой-то витрины. Он прошел мимо меня. Я стоял и думал, держа его в поле зрения уголком глаза.

Зачем я ему позвонил? Почему вдруг перепугался? Почему боялся войти в дубовую дверь?

Зверь исчез.

Я выругался и двинулся к пахучей кондитерской. Он пришел лишь через десять минут. Передо мной к тому времени стояла дымящаяся чашка и лежала плюшка с глазурью. Он взял со стойки черный кофе и сел рядом со мной.

— Nada, — сказал он. В смысле — ничего. Никто за мной не шел. Никто за мной не следил. Никто не проявлял ко мне ни малейшего интереса.

— Но, Зверь... почему я боюсь?

Его черные глаза обшарили меня, холодно и бесцеремонно, как оглядывают чужака.

— Нет враг опасней, — Зверь наконец чуть улыбнулся, — чем богатый человек, который отчего-то в страхе.

Я помотал головой.

— Дело не в деньгах.

— Нет враг опасней, — тут он уже не улыбался, — чем богатый народ, который стерегет свои богатства.

Очень уж глубокомысленно.

— Стережет, — поправил я его с раздражением.

— Нет враг опасней, — теперь его голос звучал мягко, — чем вор, который стерегет свою раздобычу.

— Добычу, — прошипел я. — Ладно, вот я — то самое поколение, которое обворовало тебя, твою страну и твой народ. Но я боюсь не из-за этого.

Он скривился:

— Вы все меня обкрали. Вы все в страхе. Вы зовете меня террорист, ожидая, что я буду вам мстить.

Я перегнулся через стол и взял его за ворот:

— Кончай трепаться. Я никогда не боялся мести, что бы я ни творил в своей жизни. Так чего же я боюсь сейчас?

Девица за стойкой взирала на нас с изумлением. Зверь спокойно улыбнулся ей своей широкой белозубой улыбкой.

— Потому что у него много есть чего стеречь, и он в страхе, и это делает его опасным. А ты в страхе потому, что об этом знаешь.

Я заерзал на стуле и выдохнул:

— Зверь...

Он осторожно разжал мои пальцы, сцепленные на его воротнике.

— Больше всего людей страшит неизвестность, — сказал он. — Ты в страхе потому, что не знаешь, может ли он чинить тебе вред.

Его брови вздыбились, он улыбнулся.

— Что он может сделать? Пробовать прятать тебя в тюрьму? Там ты уже бывал. Пробовать убить тебя? Многие уже пробовали. Никому не удалось. Стараться победить тебя...

— Болтовня все это, Зверь. Ты мне ответь, ответь — почему я боюсь.

Зверь опять улыбнулся, потряс головой. Его черные глаза могли быть как камни. Но теперь они излучали тепло.

Он медленно наклонился вперед и похлопал меня по щеке:

— Это так просто.

Рука была холодная и сильная. Я прижал ее к своей пылающей щеке.

— Зверь, он может мне сделать плохо?

Он кивнул:

— Compadre, он может сделать тебе очень плохо.

Я выпустил его руку и перевел дух:

— Почему? Почему?

Зверь откинулся на спинку стула. Его глаза сузились. И он сказал:

— Потому что ты влю?блен.

Мы сидели молча, поглядывая друг на друга поверх кофейных чашек.

— Влюблён, — поправил я его автоматически.