Князь Владимир

– Я не вмешиваюсь, – объяснил он, – я хотел бы вызвать киян на поединок.

– Рехнулся, – ответил Войдан твердо. – Тебе не всегда будет везти так, как под Полоцком.

– Почему?

– Святослав не всех героев сгубил в Болгарии. Уцелевшие стоят с Ярополком.

Владимир скрипнул зубами:

– Надо поднять дух нашенских лапотников!

– Князь, если тебя убьют, то нас всех ждет петля.

Владимир серьезно посмотрел в озабоченные глаза Войдана:

– Я боюсь погибнуть еще больше, чем ты… чем любой из этого вшивого войска! Ты даже не представляешь, как много я теряю. Но если мы не выиграем этот бой, петля нас ждет наверняка.

Войдан был мрачнее грозовой тучи.

– Мы все время ходим по лезвию меча. Это Ярополк может проигрывать бои, но он остается великим князем. А нам любой проигранный бой – гибель. И каждый бой – последний и решающий!

– Последний и решающий, – прошептал Владимир.

Он пустил коня вперед, привычно пробежал кончиками пальцев по рукоятям мечей, поерзал в седле, проверяя крепость ремней, подпруг. В его теле медленно просыпалась звериная сила берсерка, но, странное дело, он умел ее держать в узде, и озверевшим телом в любой схватке управлял мозг, куда не докатывалась красная пелена ярости.

Ему пришлось трижды проскакать взад-вперед перед рядами киян, вызывая поединщика. Его узнали, в киевском войске началось волнение, галдели как гуси, коих гонят на базар, тыкали в его сторону пальцами.

Войдан не понимает, подумал он зло. Да, в передних рядах стоят лучшие из лучших, а это остатки дружин Святослава. Но эти дуболомы ценят только молодецкий удар, отвагу и воинское умение. Приходится подставлять голову под меч одного из богатырей Святослава, а ныне Ярополка, чтобы вызвать у них чуточку тепла.

– Эй! – вскричал он страшным голосом. – Слава Святославу!

Он пронесся галопом вдоль линии щитов и настороженных глаз, держась, однако, на расстоянии полета стрелы, вскинул меч и снова вскрикнул на скаку:

– Слава Святославу и его воям! Сын Святослава ищет смельчака, что желает чести и славы!

На другом холме, что поднимался за плотными рядами киян, стояли хмурые воеводы. Волчий Хвост со злостью ударил кулаком себя в бок:

– Леший его забери! Он называет себя сыном Святослава!

Второй ответил со странными нотками в голосе:

– Да… но я бы сказал, что это сам Святослав. Как сидит, как скачет, как конем правит!

Волчий Хвост сказал свирепо:

– А кто тогда Ярополк, если сын Святослава – этот? Байстрюк? Ох и хитер этот бастард, ох и пронырлив… Я даже не знал, что настолько…

Они видели, как, раздвигая ряды киян, выехал огромный, как сторожевая башня, всадник на черном жеребце. Всадник блестел железом от кончика шлема до тяжелых стремян. В левой руке он держал длинное копье, на локте левой висел круглый щит. Конь под ним двигался лениво, уверенно, привыкший, что расступаются как перед седоком, так и перед ним, огромным и тяжелым, как гора.

Новгородец поднял коня на дыбки, заставил его попятиться на задних, давая место супротивнику, а заодно показывая умение управляться с лошадью. Он заставил ее пройти назад не меньше сотни шагов, прежде чем опустил на все четыре, и даже из стана киян донеслись восторженные выкрики.

Новгородец помахал им рукой, что вызвало новую волну криков. Его приветствовали, и на холме воеводы Ярополка хмуро переглянулись. Новгородский князь отвагой и ловкостью начинает завоевывать сердца. А ежели еще каким-то образом и сшибет с коня поединщика киян…

– Зато можем разом кончить эту смуту, – сказал Волчий Хвост внезапно.

– А подвоха там нет? Ты ж говорил, этот за щепку зарежет и не поморщится!

Волчий Хвост покачал головой:

– Новгородец хитер. Но здесь все на виду, хитрить не будет. Сшибется в честном бою. Отваги… и умения ему не занимать.

– Тогда он в самом деле сын Святослава!

– Уже и ты ему подвякиваешь, – бросил Волчий Хвост с раздражением. – У Святослава все шло от сердца, у этого – от ума. И великой хитрости! Ты попримечай. Я уже с детства знал, раскусил.

Поединщики разом пустили коней навстречу друг другу. Белый конь новгородца несся красиво и весело, за плечами всадника трепетал по ветру красный плащ. Князь новгородский держался в седле прямой, как сосенка, успевал улыбаться своим и чужим и лишь с середины поля пригнулся и нацелил копье.

Его противник скакал тяжелым галопом. За черным как ночь жеребцом реяли в воздухе черные вороны: копыта выбрасывали комья земли, всадник казался темной скалой, из которой торчало длинное копье с блистающим на солнце наконечником. Вместе с конем они казались единым могучим зверем, который и сквозь вековой лес проломится, как кабан через сочную траву.