Князь Владимир

Кремень растянул разбитые губы в улыбке:

– Только бы сесть на отчий стол, а там удержится…

– С него станется, – согласился Блуд неожиданно. – Ладно… Что смогу, то смогу. Верю, что Владимир своих земель ворогу не отдаст, червленские города вернет. По правде сказать, и самого от дружбы с печенегами воротит. Передай князю, что помогу. Сноситься будем через тебя… или еще через кого, кому ведом тайный знак.

В запавших глазах Кременя блеснула ненависть.

– А ты не боишься, что я тебя самого за то, что со мною сотворил, подведу к плахе? Владимиру передам не так, а то и Ярополку скажу про измену?

Глаза Блуда были холодные, как замороженные.

– Не боюсь. Ты – из настоящих. Если не помрешь, то надо под тебя больше молодых девок положить. Добротное племя от тебя поведется!

– Благодарствую… на таком добром слове.

– Что есть, то есть, – буркнул Блуд.

Ушел, вместо него явился лекарь. Холоп нес за ним корзину с отварами, настоями, травами. Молодая девка принесла корчагу с медом, вскоре нанесли еды.

Кремень перекашивался под грубыми руками лекаря. Примочки жгли сильнее каленого железа. Зато жареные перепелки таяли во рту. Такое нежное мясо, что измученное тело начинало оживать, ощутил наконец мышцы на руках и ногах. Он так и провалился в тяжелый глубокий сон, поднося ко рту истекающую соком птичью ногу.

Глава 10

Владимир отшатнулся, когда двое хмурых дружинников ввели к нему Кременя:

– Что с тобой?

Кремень повел бровью на воинов. Владимир взмахом длани удалил обоих за дверь. Кремень без сил упал на лавку, привалился спиной к стене. Кровь запеклась на распухшем от побоев лице, один глаз заплыл вовсе, под другим были огромный кровоподтек и рваная рана, явно ударили подкованным сапогом. Губы стали как оладьи, распухшие и почерневшие.

– Он согласен, – прошептал Кремень, даже здесь не упомянул Блуда по имени. – Киева нам не взять, потому он постарается убрать Ярополка из города…

– Куда?

– Не знает. Но предупредил, если Ярополк начнет готовить дружину… даже выведет из города, чтобы сдуру не напали.

– Не нападем, – заверил Владимир хищно. – Только бы убрался из Киева! А там поглядим. Ты отдыхай. Я распоряжусь о лекарях и молодых девках. Тебе надобно кровь разогнать, а то вон какие синяки…

Кремень слабо улыбнулся:

– Что вы все об одном и том же? Нет-нет, я не отказываюсь…

Он уронил голову на грудь, Владимир едва успел подхватить грузное тело, не дал упасть на пол. Кремень обвисал, лицо помертвело, сердце билось едва-едва.

– Лекаря! – велел Владимир яростно.

Вбежали гридни, Владимир передал им Кременя, бросил хрипло:

– Головами отвечаете! Сделать все, чтобы жил! Волхвов, лекарей, девок, любые травы… Поплатится мне Блуд! Поплатится.

На тайной сходке у Блуда собрались бояре. Он знал, кого отбирать: всего семеро, зато каждый держит руку на княжеской повозке. Кто на колесе, кто на оглобле, а кто и под уздцы способен ухватить в случае нужды. Князь, как и любой правитель, людьми силен. В этом его сила, но в этом и самое больное место любого, кто правит.

– Не знаю, – говорил Вяз с сомнением. – Ярополк все же немало пользы дал… А этот новгородец – вовсе жидовин! Его мать Малка и родной дядя Дабран – иудеи. Оба из Любеча, там их знают. Жидовины там сперва две улицы заняли, а потом и полгорода заселили, почитай! Это уже мы сами, не в силах чужие имена произносить, стали звать их Малушей и Добрыней… А какой он Добрыня, ежели Дабран он, а третья сестра у них – Дебора!

– Знамо дело, жидовин, – согласился охотно Милан, один из казначеев Ярополка. – Нешто русич сумеет аки змея подколодная так в князья новгородские пролезть? Нет, он жидовин, как есть жидовин. Не знал бы даже, что его мать – жидовка, по делам бы сразу догадался.

– У них, у жидов, – вставил третий боярин, – дети по матери считаются. Если бы по отцу, был бы русич, а раз по матери, то иудей.

– Иудей, как есть иудей, – поддержал их и четвертый, в его руках был набор в земское войско, – воспитывал его кто? Кто не отходил ни на шаг, наставлял всей ихней премудрости? Дабран, кто же исчо? Которого у нас кличут Добрыней!

– А раз иудей, – припечатал веско пятый, он отвечал за оборону Жидовских ворот, – то чего нам, русичам, от него ждать? Только и того, что старую нашу веру порушит, свою поганскую насаждать будет!

Только Громайло, известный своими стадами и табунами, засомневался: