Князь Владимир

Тавр сказал, пряча глаза:

– Княже… И не думай.

– Не станут?

– Это боярина Рынду хоть Иваном обзови, только село ему дай или серебряную гривну на шею повесь. Сам крестится, семью окрестит, холопам кресты на шею повесит! Тебе сейчас эти продажные души важнее…

Владимир долго сидел, вперив взор в чисто выскобленный пол. Сказал глухо:

– Всех, кто служит на заставах богатырских, принять с честью, поить и кормить, величать, петь им кощюны про их подвиги, осыпать дарами… пока им самим тошно не станет… потом пусть внезапно явятся послы, обязательно в растерзанной одежде и непременно прямо на пир, возопят в великом страхе, что на границах Руси снова появились чужие богатыри-поединщики, силой бахвалятся, русских витязей грозят по уши в землю вбить…

Тавр кивнул, пряча усмешку. Князь очень точно передразнил и чужих поединщиков и в лицах показал, как меняются лица пирующих русских богатырей, как вскакивают, опрокидывая столы, как с могучим ревом бегут к коновязи, где впрок нажираются отборным зерном их богатырские кони.

Проэдр и высшие чиновники с трепетом ждали, что скажет великий архонт Руси, который в крещении принял имя Василия, а теперь еще именуется базилевсом. Тем самым он подчеркнуто ничем не уступает властелину империи, тоже именуемому базилевсом Василием.

Владимир сказал торжественно:

– Идите и скажите… Копыта наших коней не переступят границы империи! Отныне и навеки она в безопасности от моего меча.

Он услышал облегченный вздох, словно с плеч ромеев свалился Колхидский хребет. Их лица прояснились. Проэдр переспросил с надеждой:

– Мы подпишем мирный договор?

– Хоть сейчас, – ответил Владимир, смеясь.

– На… на каких условиях? Что ты хочешь получить еще?

Он обнял Анну за хрупкие плечи:

– Вы еще не поняли… Я уже получил все. Зачем мне империя? Вот моя империя.

Она вскинула сияющее лицо. Глаза сверкали как две звезды.

– Ты правда так считаешь?

– Дорогая… Империей больше, империей меньше… А ты – единственная.

Глава 45

После заключительного грабежа Херсонеса, на посошок, Владимир велел выступать обратно на Русь. На заранее сколоченные подводы с укрепленными колесами сняли мраморные статуи, в том числе и знаменитую четверку коней с возницей Аполлоном, бывшим славянином, а потом перебежавшим к ромеям в теплые края, срывали цветные изразцы и вслед за статуями грузили на тяжелые корабли, им плыть кружным путем в далекий Киев, вязали и уводили мастеров, пора-де обучить своему дивному ремеслу северян, как-никак теперя родня.

Владимир с малой дружиной, воеводами и близкими боярами поспешил впереди войска. Анну везли в коляске, но когда белые стены Херсонеса скрылись, она велела подать себе коня. К удивлению и радости Владимира, в седле держалась хорошо, конем управляла умело.

– На всякий случай, – объяснила она, смущаясь. – Я не очень-то верила, что ты сумеешь меня взять… но так было приятно играть в мечту! Я делала все так, будто в самом деле когда-нибудь заберешь… И язык русский учила, и… всякое другое узнавала.

Конь понес ее красиво, явно гордясь такой всадницей. Владимир некоторое время любовался, стоя на месте, наконец догнал в галопе. Но и когда ехал рядом, ощутил, что начинает ныть шея, до того смотрел на нее неотрывно, тоже гордясь и любуясь.

Заночевали в маленькой веси в просторном доме войта. Самого войта с семьей дружинники вытолкали в шею еще до прибытия знатных гостей. Пообещали посадить на кол, ежели покажется на глаза.

Анна расширенными глазами смотрела на простые деревянные лавки, на глиняную посуду, удивлялась даже деревянным кадкам, будто бы серебряную посуду должны иметь все простолюдины.

Под утро были разбужены злыми голосами, звоном железа. Владимир мгновенно ухватил меч, бросился к окну. Из-за ставень доносилась брань, он узнал голоса Кременя и Мальфреда. Им отвечал сильный требовательный голос, от которого сердце Владимира дрогнуло в радостном предчувствии.

Анна, выглядывая как зверек из-под вороха шкур, спросила шепотом:

– Кто там?

– Спи, – сказал он нежно.

– Там… опасность?

– Кажется, нет. Я сейчас посмотрю.

Она вскрикнула в страхе:

– Нет, не ходи!

Вместо ответа он отодвинул засовы, распахнул дверь. На звездном фоны маячили громадные фигуры, пыхтели, будто молча боролись. Владимир крикнул властно:

– Всем застыть! Что за шум?