Люди стояли в воде. Кто по щиколотку, а самых дальних загнали в волны по грудь. Женщины стыдливо прикрывали руками грудь, мокрая одежда облепляла плотно, священники громко и разноголосо заголосили:
– Кирие элейсон! Кирие элейсон! Кирие элейсон!
Гридни подали коней в стороны. Люди начали молча выходить из воды. На гридней и священников не смотрели, отводили взгляды. Лица их были угрюмыми.
– Возвращайтесь к столам! – крикнул сотник. – Теперь вы, как и наш князь, христиане!
Люди поднялись на пологий берег, оставляя мокрые следы, но там разошлись в стороны. Уже видно было по их спинам, что за княжеский стол не сядут. Кто-то обернулся, зло плюнул в сторону священников. Другой погрозил кулаком.
Тавр видел, как один иудей, то ли желая поддержать Владимира, то ли с каким тайным умыслом – что за подлое племя, – разделся донага и шумно вбежал в теплую воду с возгласом:
– Святой отец, крести меня!
Священник с удивлением оглядел его с головы до ног:
– Гм… похвально, похвально обращение к истинной вере… Как зовут тебя, сын мой?
– Сруль, батюшка.
– Будешь Акакием, – решил священник. – И соответственно, и нашему Господу приятно.
А Тавр, поморщившись, посоветовал:
– Либо сними крестик, либо надень портки.
Глава 47
Владимир восседал во главе стола, пировал, угощал, когда к нему пробрался Тавр, усталый и покрытый пылью.
– Княже… Пора тебе показаться и простому люду.
Лицо его было изнуренное, белки глаз покраснели, веки вспухли, как от бессонницы. На лбу, прикрытая волосами, пламенела свежая ссадина.
– Очень плохо? – спросил Владимир одними губами.
За ним наблюдали гости, он держал лицо спокойным и улыбающимся. Тавр шепнул с той же натянутой улыбкой:
– Вера отцов крепка…
– Идут нехотя?
– Только с мечами у ребер. Но за стол никто не вернулся.
Владимир поднялся с тем же застывшим лицом:
– Дорогие гости, продолжайте пир! Я отлучусь ненадолго.
С крыльца в глаза ударило яркое солнце. Воздух был жаркий, наполненный запахами жареного мяса, ухи, хмельного меда, сладких вин. Весь двор был уставлен столами, псы лениво дрались из-за мозговых костей, но на скамьях было пусто. Весь необъятный двор выглядел мертвым.
– Ушли на крещение?
– Увели, – бросил Тавр зло. – Другое хуже. Никто не вернулся… А на улицах народ переворачивает столы, бьет бирючей.
Владимир сбежал с крыльца, отроки подали коней. Ворота была распахнуты настежь, и, когда копыта застучали вдоль домов – середина улицы была заставлена столами, – у Владимира похолодело сердце. На земле лежали, истекая соком, жареные гуси, печеные молочные поросята, под копытами хрустели черепки разбитых греческих амфор, а земля была темная, вобрав душистые вина.
– Я думал, мне верят, – прошептал Владимир с горечью.
Конь Тавра пошел рядом, задевая боком столы. Тавр буркнул:
– Тебе и сейчас верят…
– Так в чем же дело?
Тавр подумал, что впервые видит князя таким потерянным, раздавленным.
– Но ты лишь человек. А замахнулся на их богов!
Издали слышались крики, брань, конское ржание. Владимир пустил коня в галоп, улица вывела на площадь. Сотни три конных дружинников теснили цепью галдящих людей в сторону Почайны. Некоторые пытались ускользнуть под брюхом коней, тех били острия копий. У многих одежда уже была порвана и пропитывалась кровью.
Владимир поднял коня на дыбы, закричал:
– Всем стоять! Это я, ваш Владимир, буду говорить с вами!
Дружинники остановились, а люди с надеждой повернулись к князю, о котором уже слагали песни. Владимир подъехал ближе, с болью всматриваясь в их угрюмые лица. Они любили его, шли за ним в земское войско, что соединяло сотни враждующих племен в единую Русь, строили Великую Засечную Полосу, послали лучших своих сыновей на заставы богатырские…
Тавр шепнул:
– Не вздумай уговаривать! Все погубишь.
– Почему? – спросил Владимир быстро.
– Уже перепробовали все. Осталась только сила. Но и с нею промедлишь – нас сметут, как опавшие листья.
Владимир вскинул руку. Его сильный голос прогремел как гром, никто, кроме Тавра, не уловил в нем страха.
– Это говорит ваш князь, он же император Руси! Я силой и хитростью взял… вырвал у ромеев то, за что должен был бы заплатить свободой Руси. Это – вера Христа! Я принес ее на Русь… и повелеваю всем креститься и признать Христа своим богом!
Он сам содрогнулся от своих слов. Тавр напрягся, по-волчьи зыркал на притихших людей. Дружинники молчали, готовые пустить в дело и мечи, буде князь велит. Люди что-то выкрикивали, толкались, наконец один кряжистый мужик с залитым кровью ртом закричал страшно: