Предпоследний герой

Существовала, правда, еще Настина квартира: огромная, пятикомнатная, в самом центре столицы, на Большой Бронной.

Вот от нее Настя бы избавилась с огромным удовольствием. Удивительное эта квартира место: роскошная, бога-атая, но до чего же неуютная… Настя там и не бывала – уже почти год. А право на жилье имеет полное – на Бронной прописаны только она с Николенькой, да ее мать, Ирина Егоровна. Обменять бы квартиру на две, скажем, хорошие «двушки» – и все проблемы решены.

Но тут уж заупрямился Сеня. Гордый он, понимаешь ли. Чужого ему не нужно. И одалживаться он не привык. Тем более у тех, кого не уважает (а Ирину Егоровну он и не уважал, и не любил).

Конечно, Настя могла бы настоять, чтоб квартиру на Бронной разменяли. Но только ей тоже не хотелось иметь с матерью никаких дел. А тем более – дел финансовых, скандальных (а какой же раздел имущества без скандалов?).

Так и получилось: формально они с Сеней жильем вроде бы оба обеспечены – ни в какую квартирную очередь не поставят! – а приходится мыкаться по съемным квартирам…

Впрочем… Впрочем, разве ж они «мыкаются»? Им ведь хорошо друг с другом – даже в чужом противном Марьине!

И Настя, не обращая внимания на любопытных автобусных попутчиков, потянулась к Сене целоваться…

***

– Молодец твой Черкасов. Умеет жить, – оценила Настя, обойдя новое жилье.

«Двушка» была обставлена с шиком. («С застойным шиком!» – уточнил Сеня.) Здесь имелось все, что полагалось по канонам «богатой советской жизни»: и горка, и стенка, и полки с «макулатурными» книгами: Дюма, Дрюон, Буссенар. Хрустальная люстра, голубая сантехника в ванной, китайский кнопочный телефон и даже – о, шик! – духовка с грилем. Все чистенькое, ухоженное. Ни пылинки. А ковер, кажется, недавно выбивали во дворе, на снегу. В уголке гостиной – «окно в природу»: здоровенный аквариум, пальма в кадке и аспарагус в настенном горшочке.

Николенька немедленно включил подсветку и кинулся разглядывать рыб. Стучал по стеклу, украшал аквариум рядом отпечатков. Рыбки были большие, губастые, Настя раньше сроду таких не видела – собрались на зов, рассматривали мальчика с интересом.

– Кушать хотят, – со знанием дела заключил сын.

Сеня сходил к холодильнику, принес свернутую кульком газетку. Протянул сыну: «Корми!»

В кульке оказались червяки – противные, темно-красного цвета.

– Мотыль, – объяснил Арсений. – Их на Птичьем рынке покупать нужно.

Настю от вида червей передернуло. А Николенька – ничего, быстро освоился, начал закидывать мотылей в аквариум.

Рыбы лопали с аппетитом. Коля с папой комментировали процесс и придумывали обжорам имена. А Настя заметила, что на стене, сбоку от аквариума, прицеплена записка:

«Челышев! За рыб отвечаешь головой. Смотри, чтобы ни одна не сдохла».

– Тебе тут письмо, – Настя протянула записку мужу.

Тот прочитал, фыркнул:

– Черкасов у нас – по запискам спец… Посмотри, что он нам в спальне оставил!

Настя прошла во вторую комнату. Здесь центром композиции была огромная кровать, украшенная шелковым покрывалом и очередной запиской:

«Попробуйте только сломать!»

Сеня тоже явился в спальню. Обнял Настю, шепнул:

– Эх, чует мое сердце – не выполню я завет Черкасыча. Сломаем мы ему ложе, как пить дать сломаем…

И Настя радостно подумала: «Кажется, на новом месте мы заживем неплохо!»

…И понеслась новая жизнь.

На площади Ногина действительно оказалось куда приятнее, чем в забытом богом Марьине. Улицы чище, магазинов больше, публика симпатичнее. Даже пьяницы более культурные, чем на марьинских выселках. Зальют глаза – и сидят себе тихонечко на бульварных скамейках, щурятся на весеннее солнце. Не то что по прежнему месту жительства – там алкаши громогласно гоняли жен и безобразничали на детских площадках.

Вопрос с детским садиком для Николеньки решился легко. «По-деловому», – сказал Сеня.

Заведующая, цепкоглазая дама в строгом костюме, внимательно выслушала Настю, небрежно закинула коробку конфет в ящик стола и попросту, без комплексов и затей, назвала сумму. Сумма оказалась изрядной.

– Зато мальчик пойдет в спецгруппу, – веско сказала заведующая. – А у них там английский, логопед и плавание два раза в неделю.

Устоять перед такими благами для сына было невозможно, и уже через неделю после новоселья Николенька отправился в детский сад. Прежний свой садик он ненавидел лютой ненавистью, и потому все утро прошло в капризах и плаче: