Падает мрак

Ленни с сомнением посмотрел на часы:

— Он прибыл немного раньше, чем мы договаривались, босс.

— Ты видишь, какая погода, Лен? — отозвался Касаветтес. — Наверняка подумал, что не сразу отыщет эту глушь.

— Где Клара? — вмешался в разговор Лоусон. Тонкая рубашка не спасала от холода, его била крупная дрожь, и инспектор вынужден был сжимать челюсти, чтобы не стучали зубы.

Касаветтес не спеша окинул его изучающим взглядом:

— Там же, где и была. У Брайана Келсолла.

— Мне нужен адрес, — сказал Лоусон.

— Я — человек слова, Стив, — изобразил обиду Касаветтес, — только я чуть-чуть поменял правила игры. Вот как все было задумано: двое моих людей присматривают за домом Келсолла. — Его глаза искрились злобным удовольствием. — Поскольку я перестраховщик по натуре, ты, Стив, едешь со мной. Когда я уже в пути к месту назначения — при условии, что я доволен тем, как все сложилось, — я делаю два телефонных звонка: один в твою совещательную комнату, а другой — моим людям у дома Келсолла. Вот так: я в безопасности — она в безопасности.

— Нет, — сказал Лоусон. — Мы так не договаривались…

Боль взорвалась у него в виске. Он упал на колени. Рокот вертолета сделался громче, потом шум и свет отступили, и он подумал, что теряет сознание. Его рывком поставили на ноги, и инспектор какое-то время стоял, качаясь, борясь с головокружением и тошнотой.

Перед глазами Лоусона возник Касаветтес:

— Не люблю, когда меня перебивают, Стив.

Лоусон чувствовал, как из виска по щеке стекает теплая струйка крови. Лопасти вертолета гремели где-то совсем близко. Инспектора поволокли к огороженному загону за домом, ему казалось, что он уже видит темную тень за негустыми, размазанными по небу облаками.

Внезапно Касаветтес закричал:

— Твою мать! Тащите его внутрь! Внутрь! Скорее!

Джеф отпустил Лоусона. Тот споткнулся, тряхнул головой, окончательно очнулся и посмотрел вверх: полицейский вертолет. Джеф поднял руку, готовясь выстрелить, Лоусон заорал, ударил кулаком парня, который все еще держал его, и ринулся на Джефа. Удар в бок получился от отчаяния таким мощным, что бандит потерял равновесие.

Вертолет кружил над подъездной аллеей. Второй пилот в мегафон приказал Касаветтесу и его людям бросить оружие. Касаветтес навалился на Лоусона, пытаясь его обездвижить. Инспектор слышал звуки выстрелов, уловил, как по дороге, шурша колесами по щебню, приближаются автомобили.

— Взять его! — кричал Касаветтес.

От мощного удара Лоусона Касаветтес зашатался, но, схватив инспектора за рубашку, попытался ударить головой. Лоусон отпрянул, и удар пришелся по подбородку, не причинив ему вреда. Плавным движением он захватил ногой правое бедро Касаветтеса, схватил его за лацканы и повернул. В ту же секунду прогремел выстрел, и Касаветтес, закричав, обрушился на землю.

Джеф застыл на месте, тупо глядя на Лоусона. Револьвер безвольно повис в его руке.

— Брось оружие! — заорал ему Лоусон. — Брось!

Ему вторили другие голоса. На лужайку влетел полицейский автомобиль, и из него начали выпрыгивать спецназовцы.

Бандит поморгал в растерянности глазами, вздрогнул — похоже, он только сейчас осознал, что у него в руке револьвер, — и с почти забавной осторожностью положил его на траву.

— Кругом! На колени!!!

Джеф беспрекословно подчинился. Кто-то положил руку Лоусону на плечо:

— С вами все в порядке, шеф?

Лоусон приложил пальцы к виску — они стали липкими от крови:

— Да вроде…

Он опустил глаза: светло-голубая ткань рубашки пропиталась кровью. Мелькнула мысль: «Боже правый! Неужели я ранен?» Лоусон ощупал бок. Ничего.

— Со мной полный порядок, — произнес он с некоторым недоумением.

Касаветтес лежал на земле. Двое полицейских держали его под прицелом. Он был бледен как полотно, дыхание с хрипом вырывалось из груди, на лице застыло выражение удивления.

— Доктора! — спохватился Лоусон.

На лужайку въехала машина «скорой помощи» и затормозила рядом с автомобилем без номеров. Лоусон задержал медработников, забиравших Касаветтеса.

— Мне это еще понадобится, — объяснил он, выуживая из кармана раненого свой мобильник.

— А я-то собирался подарить тебе новый, дружище.

Слабая улыбка играла на губах Касаветтеса. Из рации в машине без номеров донеслось слабое потрескивающее эхо его голоса: «…новый, дружище».