Стервятник

– Снимай платье… Рви! Рви его к чертовой матери, я тебе говорю! Рви в клочки!

Секунду поколебавшись, он рванул тонкий бархат, послушно расползавшийся под пальцами, как паутина. Ничем извращенным тут и не пахло, просто она была чертовски голодна, что нетрудно определить опытному мужику, не стремясь к долгим ласкам, заставила побыстрее взять ее и навязала бешеный ритм, самый примитивный, бесстыдно простой, подстегивая отчаянными стонами, и очень быстро замерла под ним, вскрикнув, расслабленно вцепившись ногтями в его спину.

И, едва отдышавшись, вновь обхватила за шею – на сей раз все происходило медленнее, нежнее, она словно бы оттаивала, неспешно лакомилась, пробовала, на что он способен, казалась ненасытной, овладела им настолько, что он потерял всякое представление о времени, а мир состоял из дикого, пронзительного наслаждения…

Он лишний раз убедился, как опасно заранее преисполниться самомнения, полагаясь лишь на прошлый опыт, – сиречь немалое число постелей, где доводилось пребывать в женском обществе. Ирина вычерпала его до донышка – но опустошенность тела вовсе не сопровождалась опустошенностью души, он с полным на то правом ощущал себя равноправным участником приятной обоим игры, он не зависел от нее ни в чем, и она осталась довольна. Есть от чего почувствовать себя настоящим мужиком – если откровенно, впервые за последний год. Хоть и по воле случая, но все-таки именно он оказался с потрясающей женщиной, безвольно лежащей сейчас в его объятиях. Он громко фыркнул.

– Что ты всхрапываешь? – спросила Ирина утомленно-счастливым голосом.

– Самая настоящая фраза из анекдота, – сказал он, нашаривая пачку сигарет посреди мягчайшего меха, в котором рука тонула чуть ли не по локоть. – Ты мне своей серьгой весь живот расцарапала…

– Серьезно?

– Ага.

– Ну, прости, очень уж вкусно было… Бедненький… – Ирина гибко извернулась, склонилась над ним и, едва уловимо прикасаясь, прошлась губами по царапинам. – Тебя супруга, когда вернешься, осматривать не будет?

– Да нет, что-то не помню за ней такого…

– Счастливчик… А меня порой осматривают, знаешь ли. Поставив голой под люстру.

– С-скот, – сказал он сквозь зубы с извечным благородством любовника, свободного от всяких бытовых обязательств и потому, как правило, невероятно нежного с женщиной, которую он ни разу не видел в старом халате или с поварешкой в руке.

– Не то слово.

– Нет, точно, осматривает?

– Еще как, скрупулезным образом, когда взбредет в голову, что на его безраздельную собственность покушались. Все бы ничего, если бы он параллельно с этим еще бы и как следует ублаготворял. Предлагала сходить к врачу – не хочет, невместно для самолюбия, понимаете ли. Шлюх в сауны таскать, конечно, проще – они ничуть не протестуют, если опадает достоинство уже через минутку, им работы меньше, а деньги те же…

– Подожди, – сказал Родион чуть растерянно. Оглядел валявшиеся там и сям клочки бархата, набухавшие на ее шее обширные засосы. – Как же ты завтра с такими украшениями…

– Как приятно, милый, что ты о моей репутации заботишься… – Ирина уютно умостила голову у него на животе, как на подушке. – Глупости. Сегодняшний ресторанный анабазис^[2] все спишет, я его использую на всю катушку, говорила уже… Завтра все эти клочки будут валяться по той квартире. – Она лениво вытянула ногу и показала большим пальцем на стену. – А грозный повелитель останется в убеждении, что вчера самым хамским образом меня изнасиловал, учинив многочисленные и отвратные непотребства. То он голым скакал, то он песни орал, то отец, говорил, у него генерал… Ручаться можно на сто процентов, что будет обычный алкогольный провал в памяти. И в результате столь изощренного коварства мне обеспечена пара недель относительной свободы, а также куча подарков…

Он усмехнулся:

– О женщины, вам имя – вероломство…

– Побывал бы на моем месте, еще не то выдумал бы… Тебе не нравится разве, что у меня будет пара недель относительной свободы, а? Боже мой, Родик, я в тебе разочарована, обольстил изголодавшуюся женщину и намерен порвать безжалостно?

– Значит… – сказал он радостно.

– Ну конечно, значит… – Ирина повернулась, легла с ним рядом, подложив ладони под левую щеку, и одарила таким взглядом, что об опустошенности, похоже, говорить было рано. – Прости меня за цинизм, но в моем положении удачный любовник – роскошь, которой не бросаются. У меня на тебя виды, дон Сезар. Тебя такая откровенность, часом, не коробит?

---

2 Анабазис – в Древней Греции название дальнего военного похода, сейчас употребляется лишь в ироническом смысле.