Басилевс

Ночная степь встретила Савмака настороженной тишиной. Позади черными громадами высились зализанные временем холмы, а под копытами жеребца стелилась мягким войлочным ковром коварная равнина, скрывающая в высоком разнотравье ямины и буераки. Савмак отпустил поводья, доверяя чутью коня, неспешно рысившего к виднеющимся вдалеке сигнальным огням Напита.

Неожиданно жеребец испуганно всхрапнул и перешел на галоп. Подросток едва не свалился с потника, заменявшего скифам седло, но вовремя придержался за коротко подстриженную гриву. Жеребец теперь мчал по степи, не выбирая дороги. Савмак оглянулся и его прошиб холодный пот: позади сверкали многочисленные фосфоресцирующие точки. Волчья стая вышла на ночную охоту.

Савмак достал лук, попробовал тетиву, отозвавшуюся звонким басовитым звуком, пристроил поудобней колчан. Из-за горизонта показался краешек лунного диска, и ему стали видны серые тени, стелющиеся в стремительном беге среди ковыля. Первая же стрела попала в цель – матерый волк, попытавшийся схватить жеребца за заднюю ногу, взвыл от боли и грохнулся на землю, пытаясь зубами выгрызть жалящую острую боль в груди. Но настигнувшие зверя сородичи не отличались состраданием, и волк снова взвыл, уже от отчаяния, когда жадные клыки стали рвать его еще живую плоть.

Пока стая расправлялась со своим оплошавшим соплеменником, Савмак попытался повернуть скакуна в сторону Напита. Но ошалевший от ужаса жеребец закусил удила, и управлять им не смог бы даже человек богатырской силы. Отчаявшийся подросток оставил свои бесплодные попытки обуздать коня, и снова взялся за лук – стая опять припустила вслед вожделенной добыче.

Луна уже поднялась достаточно высоко, залив степь мягким серебристым светом, а безумная скачка все продолжалась. Стрелы Савмака находили цель часто, но стая не отставала. Подростку стало казаться, что количество волков не уменьшается, а даже увеличивается, будто их рождает какая-то злая сила, таящаяся в темных провалах яруг. Колчан опустел, и Савмак выхватил акинак. Взмыленный жеребец подустал, и неутомимое голодное зверье постепенно сжимало их с боков, загоняя в низину, где многочисленные кочки и колдобины затрудняли бег коня.

Наконец случилось то, чего Савмак боялся больше всего – нога скакуна попала в глубокую рытвину, и он кувырком покатился по земле. Подросток едва успел, повинуясь больше инстинкту, нежели трезвому расчету, оттолкнуться от крупа и свалиться в стороне от жеребца. Падение оглушило его, и когда он встал на ноги, на месте падения коня уже ворочался урчащий клубок зверья. Савмак не стал дожидаться конца кровавого пира хищников, и, слегка прихрамывая на ушибленную ногу, побежал к виднеющимся неподалеку зарослям. В руках он держал акинак, который, к счастью, не выронил при падении.

Заросли оказались густым камышом. Когда шуршащие острые листья приняли подростка в свои объятья, он услышал приглушенное рычание, и здоровенный волчище опрокинул его. Это был старый, изрядно отощавший волк, оттесненный от добычи молодыми и шустрыми переярками. Помыкавшись вокруг кучи малы и получив несколько укусов от более сильных и молодых сородичей, не желавших уступать ему долю, старик наконец заметил убегающего Савмака. Добыча показалась ему легкой и безопасной, и волк, стараясь не привлекать внимание остальных хищников, потрусил вслед подростку, все убыстряя бег.

Прыжок ему не удался – подвела покалеченная в схватке за волчицу лапа. Это было давно, когда старик сам ходил в вожаках стаи, лапа уже срослась, шрамы зарубцевались и не очень складно сросшиеся кости не мешали бегу, но порванные мышцы все-таки подвели его. И вместо того, чтобы запустить внушительные клыки в шею жертвы и резким движением сломать ей позвоночник, волк вцепился Савмаку в плечо.

Острая боль не испугала подростка, словно закаменевшего от бесконечной скачки навстречу неминуемой гибели, а только подхлестнула. Зарычав по-звериному, он извернулся и всадил акинак по самую рукоять в грудь хищника. Еще не сознавая, что умирает, старый волк щелкнул зубами, пытаясь дотянуться до горла жертвы, где пульсировала в жилах животворная и такая желанная кровь, но рассеченное пополам сердце трепыхнулось последний раз, и стекленеющие глаза зверя стали равнодушными и мирными, отразив в своей глубине падающую звезду…

Савмак пришел в себя лишь очутившись в теплой стоялой воде. Продравшись сквозь камыши, он свалился с крутого берега в глубокую промоину, оставшуюся от пересохшей реки. Промоина была обширна; она словно клещами охватывала крохотный островок, поросший низкорослым кустарником.