Басилевс

Наконец Тарулас подал знак, и они, словно горный обвал, обрушились на безмятежных пиратов. Пилумн и Руфус душили их руками, слышен был лишь хруст шейных позвонков да негромкие всхлипы. Молниеносный Савмак, безжалостный, как сама смерть, безошибочно находил ножом их сердца – необычайный по форме и крепости клинок, выкованный в жреческих мастерских Айгюптоса, пробивал даже кольчуги.

Бывший римский центурион, как всегда хладнокровный и расчетливый, по настоящему принялся за дело только тогда, когда кто-то из опомнившихся от неожиданного нападения стражей прокричал сигнал тревоги. Он успел вооружиться двумя мечами, взятыми у мертвых пиратов, и с громким воинским кличем римских легионеров «Барра!» начал кромсать потерявших от страха головы киликийцев-охранников.

Через несколько мгновений палуба «Алкиона» стала похожей на бойню: безмятежно спавшие пираты, погребенные под телами рабов-гребцов, умирали даже не успев сообразить, что случилось. Вторя Таруласу, ревели «Барра!» и вошедшие в раж Пилумн и Руфус.

Лишь Селевк, на которого набросились сразу четверо, сумел вывернуться и вскочить на ноги. Свалив своим кривым мечом двоих, он огляделся и сразу понял безнадежность сопротивления. Выругавшись, предводитель киликийцев пробился к борту и бросился в безмятежные волны сонной бухты…

Рассвет застал «Алкион» далеко от берегов. Восставшие рабы гребли всю ночь, стараясь уйти подальше от Эгеиды, где их могли найти киликийские пираты – кроме Селевка, спаслись еще человек пять команды. Добраться до земли выросшим на воде разбойникам не составляло особого труда, а что они тут же снарядят погоню, в этом сомнений не было ни у кого. Только утром подул устойчивый низовой ветер, и уставшие до изнеможения гребцы стали снимать с себя цепи и ошейники – до этого было недосуг. На миопароне стоял веселый гам, дымились жаровни с углями, над которыми истекало соком хорошо проперченное мясо. Понт Евксинский блистал до самого горизонта серебристой водной равниной; над ней низко склонилось такого же цвета осеннее небо, подсвеченное тусклым прохладным солнцем.

В обед собрали большой совет. Он должен был решить, куда направится миопарон с освободившимися рабами. Их осталось почти тридцать человек – римляне, фракийцы, скифы, фригийцы и даже один эллин-флейтист. После долгих и жарких споров решили идти на Боспор, в Пантикапей. Столица Боспорского царства слыла вольным полисом, где можно было без труда затеряться среди многоязычного населения, чтобы затем, если кто пожелает, отправиться на попутных купеческих судах в родные места.

Савмак стоял у борта «Алкиона» до глубоких сумерек. Он жадно пожирал глазами морскую даль, время от времени прикасаясь к священному амулету – распластав-шемуся в прыжке бронзовому оленю, спрятанному под рубахой. Где-то там, в надвигающейся ночи, шумел прибой, роняя пышную белую пену на скалы Таврики. В порывах ветра ему чудился шорох выгоревшего за лето ковыля, ржание молодых кобылиц и тихий, зовущий голос матери…

ИЗГОЙ

Часть третья

ГЛАВА 1

Горы Париадра нежились в лучах яркого весеннего солнца. Пробудившаяся от зимнего сна природа щедрой рукой рассыпала по крутым склонам цветочные узоры, одела в свежую лакированную листву могучие дубы, кудрявые каштаны и стройные тополя. Обычно пересыхающие к середине лета реки полнились чистой ледяной водой, и растущие по берегам пушистые ивы окунули свои ветви в быстрые потоки, будто пытаясь удержать как можно дольше живительную влагу, насытиться ею, словно путешественник перед дальней дорогой в знойные пустыни.

На небольшой поляне у подножья все еще заснеженного хребта, голыми вершинами достававшего до легких прозрачных облаков, расположилась на отдых несколько необычная для этих диких необжитых мест компания. Судя по одежде и обилию самого разнообразного оружия, это были воины, но звероподобные бородатые лица и отсутствие даже намека на воинскую дисциплину указывало на то, что в горы Париадра пожаловал отряд кардаков[237].

При Фарнаке I Понтийском кардаки, среди которых были представители почти всех племен, населяющих Понт, селились на новых землях в приграничной полосе. Занимаясь обычным крестьянским трудом, они охраняли рубежи государства. Но собранные, как говорится, с миру по нитке, в основной своей массе помилованные преступники, вольноотпущенники и беглые рабы, кардаки вскоре забросили земледелие и превратились в наемников, не гнушавшихся разбоем и воровством.