Придон

– Возможно. Но я попытаюсь.

Сквозь тонкую занавеску она видела только его силуэт, Придон там покачал головой, ей показалось, что он улыбается и что улыбка горькая, страдальческая.

– Не уйти. Нам не уйти, Итания.

Поверх занавески она опустила еще и шторы, совсем отгородившись от мира. Гелия сидела напротив, пятки поставила на сиденье, руки обхватили колени, а сама она смотрела с восторгом и ужасом.

– Как вы с ним говорите, госпожа!.. Я бы умерла со страху, если бы он так на меня своими черными глазищами!

Итания устало усмехнулась:

– Ты же сказала, что артан уже не боишься.

– Артан не боюсь, – призналась Гелия, – но это же не просто мужчина…

– А кто же?

– Не знаю, – ответила она чистосердечно. – Но когда он смотрит, у меня мурашки по коже.

У меня тоже, подумала Итания невесело. У меня, стыдно признаться, тоже мурашки по всему телу. И даже в сердце мурашки. Оно сладко щемит, когда он смотрит, этот разоритель ее страны, этот враг, этот несчастный, что в своем безумии уже не понимает, что творит, и не может остановиться.

Ближе к вечеру, когда он вроде бы невзначай проехал совсем рядом с повозкой, она слегка отодвинула занавеску. Придон ехал, как все артане, выпрямившись, слегка откинувшись назад, так лучше смотрится его широкая и выпуклая грудь, но у него это получалось непринужденно, легко, без нарочитости.

– Сколько нам еще ехать?

Он поклонился с достоинством, но в черных глазах она рассмотрела вину и глубоко запрятанную боль.

– Дня три, – ответил он. – Не больше.

– Впереди прошли дожди, – напомнила она. – Повозка завязнет, это уже не три дня, а шесть или семь…

– Три, – ответил он. Улыбнулся. – Если завязнет, на руках понесем! С той же скоростью. Я имею в виду, понесем прямо в повозке.

Гелия шептала за спиной, боясь высунуться, Итания прислушалась, сказала решительно:

– Тогда нужно остановиться где-нибудь возле озера!

– Зачем?

– Мы уже неделю в дороге, – объяснила она терпеливо. – Мне нужно вымыться. От меня пахнет потом, как от… артанина!

Он нахмурился:

– От артан хорошо пахнет. Твоя кожа пахнет лучшими цветами мира. Видишь, за повозкой спешат, выбиваясь из сил и падая на дорогу, тысячи мотыльков? Они летят на твой запах. Я не хочу пускать тебя в воду. Вдруг превратишься в серебристую рыбку и снова ускользнешь?

Она покачала головой:

– Я могу дать слово, что не ускользну… пока буду купаться. Он горько усмехнулся:

– Слово куявки… К тому же слово, данное врагу под принуждением, многие считают недействительным.

– Я не считаю, – крикнула она. – Я так не считаю!

Его конь прижал уши, покосился на нее с удивлением. Придон торопливо кивнул. В его черных глазах боролись страх и нежелание ее рассердить.

– Хорошо, я велю сделать привал у ближайшего озера. Там и заночуем.

Западная часть неба уже покрылась кровавой коростой. Огромный багровый шар медленно сдвигался к темному краю земли, а впереди наконец блеснула гладь озера. Едва телега остановилась, Итания выскочила, опасаясь, что скоро наступит ночная тьма и ей не разрешат в воду.

Придон послал конных всадников вокруг всего озера, заодно и уток набьют, а Итания сердито остановилась у самой кромки воды. Ее лиловые глаза смотрели на Придона исподлобья, а голос прозвучал язвительно:

– В самом деле будешь наблюдать?

Он сказал хмуро:

– Ты уже почти жена мне.

– Почти не считается, – ответила она дерзко. – Боги могут передумать и в последнюю минуту.

– Не передумают, – пообещал он.

– Почему?

Он усмехнулся:

– Со мной меч Хорса. А он сражает и богов!

– Ого, – сказала она так же язвительно, но по телу пробежал трепет. Придон не шутит, по всем легендам, этот меч способен убить бога так же легко, как и простого зверя или человека. – Ты, конечно, силен… но почему тогда так опасаешься?

– Я не опасаюсь, – возразил он. – Я боюсь. Я страшусь, я ужасаюсь, я весь трепещу от одной только мысли, что ты снова… Я не понимаю, как мог прожить эти полгода без тебя? Потому я готов выглядеть дураком, идиотом, трусом… да кем угодно, но только бы не потерять тебя.

Она указала на другую сторону кустов.

– Отойди вон туда. Ты будешь видеть мою голову. Будешь слышать плеск воды. Я никуда не денусь, неужели не понимаешь? Но я должна помыться. Мне все время кажется, что на мне все еще кровь тех благородных людей, что дали мне убежище… и не выдали нас тебе.