Придон

– Они что же… собираются нас сопровождать?

Он пожал плечами.

– Так принято.

– Дикость! – сказала она холодеющими губами. – Варварство!

– Не совсем, – ответил он, морщась, но вид у него был виноватый. – Вон Вяземайт говорит, такие обычаи возникали как защита от многих хитростей… это еще и защита настоящих браков от… поддельных. Да-да, это в ответ на ваши подлые договоры правителей, когда тцарских дочерей выдавали замуж из соображений политики, а не из-за… Не так разве? Они проверяли, в самом ли деле брак по любви, а не холодный расчет родителей!

Он разгорячился, глаза сверкали, никто не любит оправдываться, потом их глаза встретились, он поперхнулся, умолк. Она покачала головой. Он помолчал, сказал тихо:

– Ты права. В нашем случае никто не усомнится…

– Да, – ответила она ясным голосом. – Да.

– Итания!.. Я не мог иначе!

– Мог, – ответила она тихо, – но ты сделал именно так.

По движению его длани на лестнице появились два гиганта из инеистых великанов, преградили дорогу гостям. Итания слышала разочарованные возгласы, потом в зале снова зазвучали песни, послышался топот множества ног, звон металла.

Она ждала, что он приведет к дверям ее спальни, однако Придон свернул к Малому залу, где Тулей обычно принимал самых доверенных лиц.

– Ты что же, – спросила она неверяще, – устроил здесь… спальню?

С надеждой ждала, что возразит, что-нибудь скажет другое, не спальню, однако Придон лишь пожал плечами.

– А что? Неплохое место. Здесь я впервые просил твоей руки. Здесь тогда, помню, сидели Щажард и Барвник с твоим отцом. Как они смеялись!.. Пусть посмеются! Пусть.

В темных глазах сверкнул мстительный огонь. Итания сжалась, он ногой распахнул дверь. Итания вздрогнула, но мир не содрогнулся от святотатства, створки послушно распахнулись. В зале горит свет, на возвышении, укрытом красным бархатом, трон ее отца, на высокой спинке золотой орел с приподнятыми крыльями. Трон пуст, а внизу, в самом центре, – огромное ложе, накрытое золотистым покрывалом. Ни навеса сверху, ни занавесок со всех четырех сторон – огромное открытое ложе в большом зале…

Она зябко обхватила себя за плечи, словно только что вылезла из холодной воды. Дрожь прошла по телу, челюсти начали подрагивать. Итания перешагнула порог деревянными ногами. Ужас, в котором так долго пребывала, испарился, оставил холод и пустоту во всем теле.

Она произнесла тихо:

– Повсюду говорят, что ты герой, который добыл меч Хорса… Уже забыто – как быстро! – что ты спас меня и Куявию от Янкерда. Впрочем, народу все равно: Тулей или Янкерд, потому и забыли, как неважное, помнят только про меч. Но я помню, как ты ворвался, яростный и с горящими глазами… Ты был в бешенстве, что кто-то посмел протянуть ко мне руку! Тогда ты спасал меня… тогда ты спасал!

Он опустил глаза, в ее словах укор, которого пока понять не мог.

– А как же иначе? – спросил он глухо. – Ты моя.

Ее глаза медленно угасли.

– Только поэтому? – переспросила она.

– А как иначе?

– Я просто подумала… подумала, что ты спасал. Просто спасал!.. А ты, оказывается, спасал для себя.

Он спросил сердито:

– А какая разница?

Она сказала с невеселой улыбкой:

– Это снижает твой… гм, подвиг. Ты не спасал, выходит, вовсе. Ты просто вырывал из когтей хищника послабее. Да, народ, выходит, прав, что запомнил только твой меч… меч Хорса.

Литые желваки проступили под смуглой кожей, глаза недобро сверкнули. Он сказал коротко:

– Я пришлю женщин, чтобы… А пока сам попрощаюсь с гостями до утра.

Он вышел, тут же явилась Гелия со служанками, натерли ее тело душистыми маслами. Она безучастно принимала их услуги, слышала, как легко скользит по ее золотым волосам гребень, потом ее уложили в постель и накрыли чистой простыней.

За дверью послышались голоса, топот, громкий хохот. Она сжалась в комок, в спальню ввалились эти полуобнаженные гиганты, огромные, брызжущие весельем, Придона везли на плечах. Возле постели его нарочито уронили. Итания задержала дыхание, видя, как он плашмя рушится на пол. Послышался тяжелый удар. Ковер смягчил падение, но Итания ощутила по треску, что мраморные плиты лопнули.

Придон легко вскочил, веселый и хохочущий. От него запахло сухой горячей пылью и степными травами, словно они въелись в его тело и вытряхивались при каждом движении. Глаза горели злым торжеством. За его спиной кто-то заорал весело: